Катя Шокальски Сичилиано
	Где-то там, за приоткрытым окном, разлилась теплая, щекочущая и томная, бархатная летняя ночь. Одна из тех, которые испытать можно только в Бразилии. Ночь, наплоненная сладкими, дурманящими ароматами тропических цветов и растений, как будто нарочно созданных для того лишь, чтобы напоминать о плотской любви, старсти и сладости и краткосрочности жизни и еще о том, что молодость – лучшая часть жизни, что создана она для одних тоько удовольствий. Ущербная луна медлено выползла из-за кроны огромного дерева, которая казалась теперь не тропически зеленой, как днем, а исине-черной, угрожающей и суровой, и уныло повисла в небе, утыканном здесь и там блестками звезд. Свет ее упал на окно, подоконник и высветил москитную сетку, накрепко вбитую в оконную раму. Где-то на первом этаже три раза брякнули баском часы и тишина, наступившая после этого стала совсем невыносимой, страшной и какой-то предостерегающей. - Три часа уже... – Сказала шепотом Алисия, худенькая, совсем молоденькая еще девушка с уже оформившимися бедрами и грудью, но все еще с пухлыми детскими щечками и совсем кукольным пухлым ротиком. – Что-же нам делать-то, а? Ну что ты все молчишь? Сама же говорила, что ничего сумасшедшего они не устроят, а теперь, вот... Смотри, видишь, что вышло?... Как мы теперь из всего этого выпутаемся? Алисия сидела на разобранной кровати, с немного скомканным белым, шитым рюшечками бельем, чуть касаясь плеча своей старшей сестры – Марии. Алисия закинула руки за голову, сплела пальцы рук в удобный подголовник и прилегла на подушку. Волосы ее, темные, тяжелые, неровной волной накрыли белую, с синим ночным отливом, подушку. Мария оставалась сидет,ь не шелохнувшись. Она не сменила позы, не повернула головы и, казалось, вообще не слушала сестру. Она была явно погружена в свои мысли и, казалось, даже не собиралась участвовать в разговоре. Снова все погрузилось в ночную тишину, и только стрекотание цикад в саду напоминало о том, что мир не умер, а лишь упал в ночь и теперь дремлет, отдыхает, набирает сил для нового дня, наполненного звуками жизни: пением птиц, скрипом тормозов, рычанием моторов машин и хрюканьем клаксонов, человеческими голосами, бренчанием на гитаре, детским смехом на улице. Наконец Мария вздохнула и, не глядя на свою сестру, проговорила своим низким, немного шершавым голосом: - Жалко, конечно... Но кто мог предвидеть?... Я их всех как облупленных знаю. Столько лет вместе в школе учились, да и потом на других вечеринках и праздниках гуляли все вместе – и ничего... В смысле, ничего особенного... Если бы я знала, думаешь я стала бы рисковать?... Все-таки интересно, кто это затеял? Кто придумал? Мария замолчала и, не дождавшись ответа от сестры добавила со вздохом: - Хотя, впрочем, какое это имеет теперь значение?... - Видимо не даром он говорит, - сказала Алисия, приподнимаясь и облокачиваясь на подушку, - что нечего радоваться... Знаешь, как он все время нам говорил, что за все хорошее в жизни приходится платить звонкой монетой?... - Алисия кивнула головой на стену, за которой находилась спальня родителей. – Знаешь, я , пожалуй, теперь впервые готова с ним согласиться... А здорово сначала было, правда? И девушки погрузились в воспоминания о прошедшей вечеринке. Марии накануне исполнилось семнадцать лет, и отец - суровый, неразговорчивый, которого за его нелюдимость недолюбливала и побаивалась вся округа, разрешил устроить празднование дня рожденья у них в доме. Мало того, он разрешил пригласить столько гостей, сколько желала именинница и к тому же добавил, что они могут праздновать как хотят, если обещают не разбить ничего и убрать хорошенько за собой. - На твою ответственность, Мария! - добавил он грозя пальцем и глядя ей прямо в глаза. Смотри, это - твой первый настоящий праздник. Я даже появляться не буду, пока вы гуляете, но смотри, чтобы никаких глупостей! Понятно? Алисия и Мария тогда даже запрыгали от радости. Настолько неожданным им показалось, что отец позволил им праздновать день рожденья с друзьями, да еще пригласить кого и сколько угодно! Даниелле Ригано – отец девочек -, был не похож на других мужчин в их итальянской общине. Он был неразговорчив, сторонился людей и старался со всеми держать дистанцию. Гостей у них в доме почти никогда не было, и о том, почему и как он – тогда еще совсем молодой человек - в самом конце войны покинул Италию и один приехал в Бразилию, было говорить не принято. В отличие от других в «маленькой Италии» на окраине Сан-Паулу, ни о каких родственниках Ригано ни в Италии, ни где-нибудь еще известно не было. Отец резко прекращал все разговоры о его родне, семейной истории и тому подобному. Он редко улыбался, почти не прикасался к вину, и почему-то всегда спал с кинжалом под подушкой. Несмотря на его суровые манеры и внешний вид, человеком злым назвать его было трудно. За всю всою жизнь с ним, девочки не видели, чтобы он муху обидел и, хотя он предпочитал не разговаривать с людьми, но всегда, по крайней мере, когда считал, что никто его не слышит, говорил с предметами. Даниелле был на все руки мастер и часто получал заказы от соседей – одни просили сделать мебель, другие – починить домашнюю утварь или инструмент... а поскольку брал он недорого и при этом работал на совесть, то нехватки в заказчиках не было. Так вот, например, сколачивая стол, он, бывало, начинал разговаривать с упрямой ножкой, которая никак не хотела заходить в паз: «Ну, что же ты, - бормотал себе под нос Даниелел, - я так тебя уважил, красавицу из тебя сделал, а ты капризничаешь, не хочешь меня слушаться... А ну, давай, еще тебя немного подточу... Тогда, может...». Справившись, наконец ,с задачей, он обычно вытирал лоб тыльной стороной ладони и приговаривал: «Ну во,т молодец… Вот хорошо... Вот и спасибо тебе...» И все таки, хотя Даниелле Ригано никому не делал зла, соседи недолюбливали его за его суровый вид и подчеркнутую холодность с ними, и за глаза называли не по имени, а по кличке – Сичилиано. Говорили, что родом Даниелле был из Сицилии (это, говорили, нетрудно было угадать по его акценту) и что у него и его семейства было какое-то темное прошлое. Что именно было темного в этом прошлом, никто никогда не уточнял, да скорее всего и не знал, но само существование этой сплетни придавало и Даниелле и всему его семейству какую-то таинственность и даже почему-то какой-то дополнительный, особый вес –членов семьи Ригано никто не решался задевать. День Рождения Марии приходился в этом году на субботу. Еще в четверг Даниелле подозвал к себе старшую дочку и, глядя на нее поверх своих старомодных, круглых очков, сказал: - Вот, возьми денег... тут довольно много... и купи все, что тебе надо для твоей вечеринки. Да, и подарок себе не забудь купить. Это -от нас с матерью. Где она, кстати? Она мне говорила, что поможет тебе и со столом, и с другими приготовлениями. С этими словами Даниэлле протянул Марии толстенькую пачку денег, обернутую сложенной вдвое бумагой с какими-то старыми отцовскими рассчетами. Подготовка к вечеринке ничуть не менее увлекательна, чем сам пир, особенно для тех, кто не очень избалован прзднованиями, и Мария вместе со своей младшей сестрой, не откладывая, взялись за дело. Бумажные гирлянды, бенгальские огни, корзины фруктов, сыры, маслины, копченое мясо, отбивные, французкие багеты и несчетное количество спиртных напитков и лимонадов было закуплено в течение одного дня. Именинный торт заказали в итальянской булочной и доставить его должны были к вечеру дня рождения. Еще день ушел на подготовку, и к субботе дом Ригано, украшенный гирляндами и цветами, был похож на игрушку, а запахи традиционной итальянской кухни расплывавшиеся из него по всей улице, дурманили головы прохожих и кричали о том, что в доме готовится пиршество и что хозяетва готовы встретить гостей. Народу пришло пруд пруди. Многие приглашенные привели своих родственников. Некоторые, узнав о вечеринке, напросились сами в последний момент, а кое-кто из соседей, воспользовавшись поводом, пришел попросту из любопытства – ведь в доме Ригано двери для гостей открывались нечасто, и всем было любопытно посмотреть как живет Даниелле и его семья. Мария была на седьмом небе от счастья: она порхала от одной кучки гостей к другой, следила за тем, чтобы музыка не замолкала и то и дело помогала маме готовить пунши и лимонады и наполнять графины опустошавшиеся гостями казалось в считанные минуты. Когда сосвсем стемнело, кто-то из одноклассников Марии начал танцеавть на веранде со своей подругой, и почти все гости немедля последовали их примеру. Через минуту вся гостинная и веранда наполнилась танцующими. Говорят, никто в мире не умеет танцевать так, как бразильцы, и это бесспорно. Кровь закипает, сердце бьется с удвоенной частотой, голова, одурманенная звуками самбы и ароматами бразильской ночи, уж не может найти покоя, и, кажется, даже мертвецу не устоять на месте и он непременно пустится в пляс. А как танцуют бразильские девушки иженщины! Те, кто смог побывать в ту ночь на празднике у Марии никогда не станет отрицать этого... Время шло... Гости постарше, утомленные танцами и обильным угощением, распрощались с хозяивами и отправились домой. Как всегда во время вечеринок, дома остались самые «крепкие» - завсегдатаи пиршеств. Те, кто не отступает под натиском усталости и алкоголя, а все играет и играет, пока не падет сраженный излишеством и лишится чувств до следущего утра. Так было и на этот раз. К счастью завсегдатаями оказались хорошие приятели Марии и после небольшой передышки снова заиграла музыка, заходил по кругу бокал с кашасой и лимонным соком, раздался смех и кое-кто снова пустился в пляс. Трудно было сказать сколько в точности осталось гостей, но Мария не утруждалась пересчетом. Она шутила, смеялась, танцевала и наслаждалась своим так славно удавшимся днем рождения. Все шло хорошо, пока вдруг, сквозь звуки музыки, стук каблуков, разноголосый шум и звяканье посуды не послышался разгневанный вопль. - А-а-а-а-а! – Раздалось снаружи, откуда-то с противоположной стороны улицы. – А-а-а-а-а! Мерзавцы! Негодяи! Подонки! Что-же вы, черти, наделали??!! Ну вот я вам сейчас покажу! Всегда говорил, что добром эта вечеринка у Ригано не кончится! Потом послышался пьяный хохот, топот множества ног и звук чего-то металического, звонко ударившегося об асфальт и с грохотом покатившегося вниз по улице. Видимо кричащий метнул чем-то в развеселившуюся молодежь, но промахнулся. Потом снова послышался вопль: - Санта Мария! Ведь всю стену успели обгадить, мерзавцы! Ну я вам покажу! Слышно было, как некто, уже чуть потише, переговаривался о чем-то и как тихий женский голос отвечал ему, явно пытаясь успокоить, утихомирить. После этого, где-то хлопнула входная дверь, и все затихло. Окна отцовской спальни, к счастью, выходили на противоположную сторону, и скорее всего гневная тирада соседа не достигла его ушей. Мария убавила громкость музыки и, сопровождаемая сестрой и парой остававшихся в доме приятелей, вышла на улицу... О, ужас! Вся стена соседского дома на противоположной стороне была исписана граффити! Кто-то в разгар вечеринки пробрался в мастерскую Даниелле, стащил несколько баллончиков с распыляющейся краской и расписал всю недавно отбеленную стену соседей чудовищными, мерзкими, нелепыми узорами!… У Марии от ужаса дух захватило. Она всплеснула руками и так и застыла на месте, не зная, что теперь делать. Кое-кто из оставшихся гостей предложил помочь, но девушка была не в состоянии принять какую-то помощь. Она лишь глядела немигающими глазами на изуродованный дом соседа, качала головой и приговаривала: - О Боже! Что-же теперь будет?! Что-же мне делать?! Поняв, что помощь их не потребуется, последние гости постарались поскорее убраться восвояси, и сестры остались совсем одни в пустынной, благоухающей сладостными ароматами ночи. Где-то одиноко выкрикивала невидимая ночная птица, словно звала кого-то и вопрошала: «Где-где-где?…» В доме, на терассе все еще играл плеер, и доносились приглушенные звуки баса… Алисия подошла к сестре и тронула ее за плечо. - Пойдем… - Прошептала она. – Пойдем в дом. Сядем, подумаем, что нам теперь делать. Нечего здесь-то стоять… Пойдем... Мария еще раз тяжко вздохнула и, низко опустив голову, поплелась за своей младшей сестрой внутрь дома. Девочки убрали дом и обе пошли в спальню Марии, думать о том, что можно теперь предпринять. Прошел еще час-другой, но никакая разумная идея о том, как исправить положение, так и не приходила. Луна спустилась чуть ниже, и бледные лучи ее вползли теперь поглубже в комнату и высветили в черноте комнаты белую ночную рубашку Марии, казавшуюся сделанной из пергамента, ее покатые плечи и локон темных волос, который она методично накручивала на пальцы руки и снова распускала. - Помнишь, как однажды, - снова заговорила Алисия, - он выкинул в окно второго этажа кошку, которая нагадила ему в ботинок? Помнишь? Я еще тогда сказала, что кошка может погибнуть, а он ответил, что кошки всегда приземляются на все четыре лапы… Все равно страшно было… Он вообще страшный, когда злится… Ужасно страшный! … Она помолчала немного и добавила: - Что же нам теперь делать-то, а? Я даже не знаю, как ему об этом сказать… Что мы ему скажем? - Знаешь, Алисия, - Мария встала и бесшумно заходила по комнате, - спасибо тебе, конечно, что ты меня так поддерживаешь, но, знаешь, тебе в это дело ввязываться незачем. В конце концов, мои были друзья – мне и доставаться будет. Ты лучше держись в стороне и постарайся не попадаться ему на глаза в ближайшие дни. Ты здесь совершенно ни при чем. Сестры снова помолчали. - Я вообще думаю, что нам надо сейчас постараться заснуть. Голова уже совершенно не варит… Завтра утром что-нибудь придумаем… Ну в конце концов сами выкрасим всю эту стену проклятую. Выбелим и все! Сами... Не может быть чтобы это было так уж трудно… - Точно! Гениально! Я тебе помогу! - За день управимся, я думаю, или за два… А там, со временем и он отойдет. Помнишь, как мама говорит: «Время все лечит»? Стену выбелим, а жене соседа подарим духи или коробку конфет, и она тоже простит. Давай, правда, это дело до завтра отложим, а там – будь что будет!... * * * Когда девочки проснулись, солнце стояло уже в зените. Жаркий воздух наполнил комнату. Слнце разогрело деревянные половицы и уже заливало своими теплыми лучами все вокруг, золотило фикус в горшке на угловом столике, широкую старинную кровать с литыми плетеными узорами в изголовье, на которой спали сестры, решившие не расставаться до утра и спать в одной комнате. Первой проснулась Алисия и, сразу сообразив, как долго они проспали, принялась будить сестру. - Мария! Мария! Проснись! Скорее просыпайся! – Зашптала она, тряся сестру за плечо. – Смотри, как поздно уже! Он, наверняка, давно проснулся! Вставай! Скорее! Мария потянулась, открыла глаза и, увидев закитую солнцем комнату, быстро села на постели и, закрыв рот ладонью, словно боясь испустить вопль ужаса, взглянула на сестру. - Так, он уже наверняка проснулся! - Точно! Он вообще - ранняя птаха, никогда еще позже шести не встает! - Значит, он уже в курсе.,, Уже знает… Почему же он не пришел нас будить? Что он задумал? Ой, ужас, ужас! Что теперь делать? Я думала, мы ему первые скажем, сами во всем признаемся… Тогда, я думала, он, может, не так злиться будет. Он любит, когда по-чьстному признаются. А теперь что делать? - Не знаю я, но то, что он сам не пришел разбираться и нас не разбудил – дурной знак! Это точно! Алисия вскочила с постели и стала торопливо одеваться. - В любом случае, надо теперь не медлить. Мария последовала ее примеру. - Не знаю, что мы ему скажем, но мне кажется, лучше всего попросить прощения. - Точно! С этого лучше и начнем! Попросим прощения... Я попрошу. Тебе – не обязательно. – Мария со значением посмотрела на сестру, но та отрицательно покачала головой: - Нет уж! Праздновали вместе и отвечать будем вместе! Я тебя одну не оставлю! Даже не думай! - Ну хорошо, попросим прощения, скажем, что не знаем, кто это сделал и каким образом, а потом что? - Как что? Мы же вчера придумали! Скажем, что сами все исправим. Помнишь, вчерашнюю идею? Хоть сейчас и утро, а умнее той ночной мысли мне в голову пока ничего не пришло. Девочки закончили одеваться и причесываться и тихонько, стараясь не хлопнуть дверью и ступать как можно тише, спустились на первый этаж... Отец сидел в кресле и читал газету. Возле него тихонько шелестел напольный вентилятор. Девушки вошли в гостинную и остановились в дверях. Отсюда через окно можно было хорошо видеть дом соседа, расписанный ночью разбушевавшимися гостями, но ни Алисия, ни Мария не решались даже взглянуть в ту сторону. Они потоптались немного на месте, но, видя, что отец не обращает на них решительно никакого внимания, пошептались, и Мария, робко кашлянув для начала, заговорила: - Пап… Мы пришли, чтобы… Чтобы попросить прощения… Отец опустил газету и удивленно посмотрел на девочек поверх очков. - Вчера... Мы точно не знаем, как это вышло… Но... в общем, вчера… Вчера кто-то из гостей – мы не знаем точно кто – разукрасил стену нашего соседа – Джованни – распылительными красками… Мария не решалась поднять глаза и взглянуть на отца и во время своей сбивчивой речи не отрывала глаз от своих ног, сильно загоревших, с белыми следами от кожаных ремешков сандалий. - Мы решили… Мы сами все выкрасим… Мы с Алисией все выбелим сегодня к вечеру, ты только не волнуйся, пап… Она закончила говорить и, подождав еще секунду, нерешительно и робко, исподлобья, взглянула на отца. Тот сидел в кресле не шелохнувшись, и лицо его, как ни странно, выражало какаую-то смешливую иронию. Он подождал еще минуту и, отложив газету в сторону развел руками: - Совсем не понимаю, о чем вы говорите! Сегодня утром я выходил на улицу. Видел его стену... Стена, как стена… Белая… Даже, мне кажется, еще белее стала, чем прежде... Еще чище… Вон, сами посмотрите! Отец встал и подошел к окну. Девочки последовали за ним. На противоположной стороне улицы красовался огромный белый домина Джованни Ломбарди - чистый, без следа граффити и даже как будто и вправду посвежевший за последнюю ночь. Девочки стояли, не веря своим глазам и не зная что сказать. Ну ведь не приснилось же им ночное происшествие! - Вот… Белый, как лебедь настоящий! А вы говорите – граффити… Не понимаю, о чем это вы! Отец поправил очки и заулыбался. Тут только девочки заметили, что руки его были покрыты пятнышками белой краски, а на дворе по ту сторону окна, на расстеленной газете красовались два пустх бочонка от белил... Мария молча подошла к отцу и крепко обняла его. Так простояли они с минуту-другую. Наконец, девушка опустила руки и прошептала: - Спасибо, папочка. Спасибо тебе большое! 2007.07.29