Катя ШОКАЛЬСКИ СТАРЫЕ КАМНИ Верному сыну Колхиды, замечательному грузинскому ученому с мировым именем Андрею Васильевичу Бицадзе посвящается

- ...И тогда Ясон отправился в Колхиду за золотым руном. Это было очень опасное путешествие, но он добрался до места и похитил золотое руно. А знаешь, где эта Колхида была? - Нет, дядя Васо. Где? - Вот здесь! На этом самом месте! Старик, до сих пор сидевший на каменном возвышении, протянул ладонью вперед правую руку и обвел окрестность. Одного жеста рукой ему показалось мало, чтобы выразить все, что было у него на сердце, и он встал, не,торопясь оглядел весь пейзаж: ярко-зеленую, словно изумрудную долину, спускавшуюся вниз от холма, тени от гор, уже лежавшие на долине темными полосами, и чуть заметно улыбнулся каким-то своим мыслям. Поодаль начинался лес, темно-зеленым ковром покрывавший подножия гор. Сам холм был увенчан старинной церковью из серого камня, возле которой теперь стоял старик, а внизу под холмом лежала небольшая деревушка, построенная видимо тогда же, когда и церковь, лет шестьсот тому назад. Прямо за холмом начинался горный хребет. Вершины его, обычно спрятанные в облаках, круглый год хранили свои белые, очень торжественные шапки изо льда и снега. Теперь, в разгар лета, когда воздух днем прогревался и камни старинной церкви раскалялись так, что на них больно было стоять босыми ногами, было очень приятно смотреть на вечно холодные пики гор и на снег. Старик поднял две руки и обеими обвел вокруг себя, потом глубоко вдохнул, закрыл глаза и опустил голову, словно пытаясь подольше задержать в себе тот чистый, прохладный, вечерний воздух, которым теперь была наполена его грудь. Его собеседник – мальчик лет семи, худенький, с большими бархатными черными глазами смотрел на старика, не решаясь перебить его молчания. Старик был высоким, крепким с широкими плечами и густыми длинными седыми волосами, выбивающимися из-под небольшой круглой шапочки. Одет он был в черную длинную рясу, которая выдавала в нем священнослужителя, но огромные руки его были почему-то испачканы краской. Помолчав, старик снова сел на камень, облокотился на колени и свесил голову. Теперь, покрытый позолотой заходящего солнца, неподвижный, могучий, с морщинистым лицом, обветренным и шероховатым, он был похож на какое-то изваяние, скульптуру святого, поставленного возле церкви сотни лет тому назад и призванного хранить древнее строение. Мальчик, все еще не решаясь перебить молчание старика, казавшеся таким значительным и важным, не смея нарушить эту особую тишину, которую, казалось, не могли нарушить даже птицы и ветер, взял палочку, валявшуюся тут же на земле, и стал чертить ею круги на песке, возле каменного трона старика. Старик наконец шумно выдохнул, словно освобождаясь от каких-то своих тяжелых мыслей, не имевших право на то чтобы быть высказанными здесь, в этой божественной красоте, которую никто не посмел бы потервожить, и сказал: - Да, вот ты теперь, сынок, сидишь в самом сердце древней Колхиды. Тысячи лет тому назад эта земля была воспета в древних сказаниях. И знаешь почему? Мальчик отрицательно помотал головой и поднял на старика свои темные, круглые наивные глаза. Даже когда старик Васо сидел, мальчику надо было задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо. - А потому, мой милый маленький Тато, что земля эта не только очень красивая, но и очень богатая! Здесь еще в древности намывали столько золота, что все те, кто жил по соседству от Колхиды, думали, что даже наши овцы покрыты золотыми шкурами. На самом деле, конечно, овцы были как овцы - никакие не золотые, а обычные овцы, но земля была золотой. Все здесь росло, все было счастливо под этим солнцем, укрытое, защищенное горами, как надежной стеной. Был здесь и виноград, и молоко, и хлеб... И золото, между прочим, тоже было... - А сейчас тут тоже есть золото? – Мальчик с живым интересом посмотрел на своего собеседника. - И сейчас тоже есть! Конечно, не так много как раньше, но я уверен, что есть! Главное, что вся земля – такая, как и была сотни, тысячи лет тому назад – плодородная, щедрая, готовая любить людей, как она любит все и всех, кто на ней живет. Видишь, посмотри вокруг, все радуется жизни! И птицы... – Мальчик огляделся и не заметил ни одной птицы вокруг. По случаю захода солнца они попрятались и, как на зло, хранили совершенное молчание, и снова перевел взгляд на старика, - И деревья, и вот эти горы, и все цветы... Все-все, что на земле живет, все радуется жизни, а земля радуется им... - А люди? - Люди - особое дело... – Старик посмотрел на мальчика своими пронзительными голубыми глазами из-под густых седых бровей и продолжил. – Их тоже, как и землю, создал Бог, и они тоже должны были бы радоваться, но давай-ка я сначала расскажу тебе историю, которую начал. О Колхиде и о золотом руне. Это, в конце концов, твоя земля, и если не тебе, то кому знать все ее легенды?... Ну слушай... Солнце опустилось еще ниже, и тень церкви вытянулась. Мальчик посмотрел на тень и решил, что в чем-то тень была красивее самой церкви – она была гладкая, без шероховатостей и трещин, без всех тех выщербин, неровностей, выбоин, которые оставило время на церкви настоящей. Даже цвет тени был ровный, не нуждавшийся в подновлении, подкраске. Около тени церкви не спеша вытянулась другая тень – совсем маленькая. Она покачалась немного и скукожилась еще больше. Мальчик повернулся и увидел собаку, устаривающуюся поудобнее возле ног деда Васо. Она вертела головой, наклоняла набок голову и печально смотрела на старика, словно жалея его и из жалости к его годам готовая выслушать еще один раз прескучнейшую сказку из истории людей. Старик потрепал собаку по загривку, а она прижалась к нему и легла так, что передние ее лапы и морда лежали теперь на его правой ноге. - Ясон, - продолжил старик, - был очень смелый, красивый и умный юноша. Я думаю, что ты тоже таким как он вырастешь. Он нашел руно, но похитить его было не так просто, потому что руно это сторожил дракон, который, не смыкая глаз, следил за руном и никого не подпускал к этой драгоценности, кроме царя, которому руно принадлежало. Долго ли коротко ли, но царь в конце концов соглясился отдать юноше золотое руно, но только с одним условием. Ясон должен был вспахать поле и засеять его зубами дракона. Впряг Ясон быков, да и вспахал все огромное поле. Когда земля была возделана, он засеял ее зубами дракона, как обещал, и хотел было уже идти за руном, как тут увидел, что на глазах его из земли поднимаются воины. Растут, облекаются кольчугами, и у всех - прекраснейшие мечи, луки и стрелы. Зубы дракона, которые засеял Ясон, оказались волшебными, и теперь целая огромная сильная армия выстроилась перед ним, готовая стереть раздавить его, как комара. Ясон отступил на шаг, но тут заметил, что у всех воинов очень гордый вид. Красивые они, высокие, стройные, сильные, но заносчивые и гордые. «Такая гордость, - подумал умный Ясон, - хуже яда! Она ослепляет сильного и лишает его ума. Мне не побороть этой армии в одиночку, но зато не так уж трудно натравить на них их же собственный порок!» Тут Ясон схватил огромный камень, который лежал прямо у него под ногами, и кинул в самую середину войска. Он, я уже говорил тебе, был очень сильный юноша. Камень упал, и все воины повернули к нему свои прекрасные головы. Что тут началось! Одни стали кричать на других, другие упрекать первых... «Ты,- кричат,- этот камень бросил!» «Нет, ты!»- отвечают им другие. Конечно, мигом все, как один, оскорбились, обиделись, стали виноватого искать, да обвинять друг друга. От этого только еще больше разозлились. Кто-то первым выхватил меч, брызнула первая кровь... За мечи другие схватились – каждому хотелось доказать, что он сильнее и ловчее соседа. Что тут началось! Какая драка! Очень скоро все поле перед Ясоном было усеяно трупами прекрасных юношей. Все они были мертвы. Ясон тогда подхватил золотое руно, да еще впридачу к нему забрал с собой прекрасную девушку себе в невесты. Это была дочка самого царя, которая полюбила Ясона. Вместе со своей добычей помчался умный и смелый юноша прочь из прекрасной Колхиды, унося на себе драгоценный ее клад. Вот так, сынок... Смотри, уже темнеет... Пора тебе. Мальчик посмотрел на старика, на его собаку и перевел взгляд на уже совсем почерневшую долину перед ним. После рассказа старика казалось, словно деревья, выстроившеся по обеим сторонам ее, - те самые воины, о которых говорил старик, вернувшиеся из далекой старины, и молча занявшие оборону вокруг горы, готовые напасть на любого, кто окажется у них на пути. - Что, боишься? – Старик словно читал его мысли. – А ты не бойся! Никогда и ничего не бойся! Помни одну старую грузинскую поговорку: смелый умирает один раз, трус – тысячи раз! Поговорка не совсем помогла, и мальчику живо вспомнились те горы мертвых, хоть и смелых юношей, о которых старик только что рассказывал. Он поежился и сказал: - Холодно стало, дядя Васо. А собаке тоже вечером холодно? - Нет, ей не так холодно, как тебе или мне. У нее шкура видишь какая? – Старик потерпал собаку по загривку, покрытому густым серым мехом. Мальчик быстро скользнул глазами по Васо и, довольный, что ему удалось обхитрить старика и спрятать свой страх, встал с земли и, положив руки в карманы просторных, подпоясанных джинсов, доставшихся ему от старшего брата, стал выводить носком ботинка полукруги перед собой. Идти одному домой все же ужасно не хотелось. - Ну пойдем, - Сказал старик, тоже поднявшись во весь свой гигантский рост. – Провожу тебя. Да и Пачуле надо перед ночью прогуляться. Пошли! Когда старая церковь осталась позади, и двое стали приближаться к лесу, старик внимательно посмотрел на своего маленького друга и чуть заметно улыбнувшись в свою густую длинную бороду, сказал: - А еще знаешь, почему Пачуле не холодно? - Почему? – Мальчик поднял глаза на старика. В них читалось любопытство и благодарность. Все же с разговором идти было еще спокойнее. - Потому что собака совсем ничего не поняла из той истории, которую я тебе рассказал. Совсем ничего! Вот и бежит себе, хвостом виляет! Не поняла, а потому не испугалась. Мальчик снова быстро посмотрел н старика, но, к сожалению лицо священника теперь как забралом было покрыто ночной мглой, и не видно было ни выражения его глаз, ни губ, по которым Тато всегда безошибочно читал все его мысли от сарказма до грусти и тревоги. - От страха в жилах кровь стынет и становится очень холодно. Некоторые так от своего собственного страха замерзают, что их серце превращаештся в ледышку и совсем не может ничего чувствовать. Ни любви, ни радости, ни счастья, ни горя! А с таким сердцем и голове холодно. Мысли от холодного сердца путаются и совсем не туда завести могут. Старик шел быстро, легко и почти бесшумно, так что мальчик едва поспевал за ним. - А от одного раза сердце не может замерзнуть? – Снова спросил он и снова посмотрел на Васо, надеясь на этот раз уловить выражение его лица. – Если только один раз испугаешься?... Ну или два, то сердце не замерзнет? Дядя Васо? - Нет, Тато, не думай даже! От одного раза не замерзнет! Особенно у тебя. Ты с горячим и любящим сердцем родился. Твое сердце – смелое сердце! Оно само любой лед растопить может! Тато улыбнулся и пустился вприпрыжку теперь уже чуть впереди старика. Вскоре показались четырехскатные крыши села. Запахло коровами и теплым молоком. - Ну, давай!. Тут - два шага. – Сказал старик и похлопал мальчика по спине. – Иди! Дома скажи, старый Васо привет передавал. Матери – спасибо за сыр и за лепешки тоже. У нее, скажи,- самый вкусный хлеб в деревне. Давай! Мальчик помедлил еще не много, но в конце концов махнул Васо рукой и отступил в темноту. - Спасибо, дядя Васо! – Раздалось из темноты. – Завтра я тоже приду! Буду помогать. С самого утра! - Приходи-приходи! Всегда рад. Только не забудь другие штаны надеть! А то над этими своими джинсами-минсами ты как над золотым руном трясешься! Так работать нельзя! Завтра краски еще больше, чем сегодня можем насмывать. Такое одень, что запачкать не боишься! - Хорошо, дядя Васо! – Раздалось уже совсем издалека. Было видно, как отворилась дверь и как сноп теплого, желтоватого света, пролившийся из открытой двери, поглотил мальчика, и снова все вокруг покрыла темнота. Стало тихо, лишь в лесу поухивал филин и изредка вскрикивала какая-то ночная птица. Легкий ветер потрепал невидимой рукой вершины деревьев, и они едва слышно и быстро пошептались о чем-то своими черными кронами. Васо повернул назад. Теперь было так темно, что церковь почти совсем исчезла, и окажись здесь теперь новый для этих мест человек, он скорее всего не поверил бы, что та часть горы возле самого подножья, что казалась немного темнее, чем сама гора, была церковью, построенной столетия тому назад и служившая теперь пристанищем для грузинских церковных служб и домом для самого старого Васо – одинокого священника, жившего тут же, в церковной пристройке. Старый Васо вырос в этих местах и мог бы с завязанными глазами найти свой путь куда угодно в долине и уж подавно - вокруг церкви. Он родился в семье священника, расстрелянного советской властью в середине двадцатых за то, что принадлежал к духовенству. Тогда по всей Советской России, к которой после короткой войны была присоеденена и Грузия, проходили чистки. Целые страны вычищали от всего духовного, интеллектуального, чтобы начинить получившуюся пустоту новой идеологией – идеологией коммунизма. Священники были быстро отнесены к врагам, как представители чуждой коммунизму идеологии, и подлежали уничтожению. Васо был совсем маленьким, когда расстреляли отца. Он не помнил, да и не видел сам лично, как это произошло, зато он хорошо помнил, как из красивых старинных икон с грустными и строгими ликами святых солдаты новой власты сложили костер и подожгли. Костер получился огромный. Краска на иконах трескалась, слезала и пламя подхватывало ее и весело подбрасывало к небесам. Костер охраняли несколько молодых людей в защитных гимнастерках, перетянутых кожаными ремнями с привешенными к ним пистолетами... Никто из жителей села не сопротивлялся. Все только молча издали взирали на костер. Васо помнил, как один старик, который часто ходил в церковь, сплюнул на землю возле себя, когда пламя завернулось вокруг огромной иконы Святого Георгия, и сказал: - Эх ты, Святой Георгий! Я думал, ты меня спасешь, а ты и себя спасти не можешь!... Старик махнул рукой и ушел куда-то, а маленькому Васо стало почему-то жалко и иконы, и старика, а еще стало обидно за то, что Святой Георгий не выскочил из огня и не врезал хорошенько тому, кто его поджег. Он заплакал, и мать поскорее схватила его и волоком потащила в чей-то чужой дом внизу в деревне. В церковный домик теперь возвращаться было нельзя. Он отныне принадлежал новой власти. С тех пор прошло много лет. Васо побывал на войне и вернулся целым и невредимым, хотя и служил на передовой. Начал было учиться в сельскохозяйственном институте, но на последнем курсе бросил и перешел в семинарию. Вернулся Васо в деревню, в которой родился. Синод утвердил его прошение об открытии старой церкви в его родном селе - той самой, в которой когда-то служил отец Васо и которая с тех пор пустовала, а его самого назначил священником в этом теперь совсем заброшенном приходе. Васо был уже совсем старым, когда узнал, что в V веке – во времена расцвета Восточного Средиземноморья и постройки его церкви - стены храма были расписаны фресками. Много столетий спустя, когда Российская Империя включила Грузию в свой состав, настенные росписи в храме Васо были замазаны белилами, и таким образом, казалось, была похоронена память о существоании древней культуры в новой российской колонии. Абхазия и другие части Грузии стали очередными «полудикарскими туземными окраинами великой и славной Российской Империи», покорно пробыв в этом качестве около сотни лет. Васо, может, так никогда и не узнал бы об этих фресках, если бы не один его фронтовой друг, работавший в музее в Тбилиси. Однажды, когда они встретились после войны, старый боевой товарищ повел его в книгохранилище и показал недавно обнаруженные старинные рукописи, в которых говорилось о дивной красоты настенных росписях в грузинских храмах, построенных учениками византийцев. Потом друг показал и другой документ, из которого выходило, что церковь Васо, возможно, была одной из тех, где росписи были замазаны после по указу Российских церковных властей... Васо вернулся домой с новым планом жизни. Теперь он совсем по-новому смотрел на старую каменную церkвушку, к которой так привык за многие годы. До конца своей жизни он решил во что бы то ни стало восстановить фрески. Но как это сделать? Если действительно под стенной побелкой были древние росписи, то как снять ее не повредив сами фрески? Старый священник начал ездить в Тбилиси каждый месяц и подбирать литературу, в которой объяснялось, какие бывают растворители и какова разница в составе между старинными и современными красками. Прошло еще некоторое время, и Васо решился попробовать снять краску в углу под потолком. Сердце старого священника замирало, и огромные ладони потели от воленения, когда он аккуратно прикоснулся мягкой тряпочкой к стене и легонько потер ее... Еще раз. Еще... И вскоре из-под белой краски показалась другая - голубоватая, которой Василий не мог припомнить в этом храме. Он аккуратно очертил растворителем полукруг в самом углу под потолком и стал работать над ним. Других оттенков кроме голубого он в тот вечер не обнаружил. На другой день утром он снова взялся за работу. Так постепенно Васо отчистил от побелки довольно значительную часть стены. Тато - маленький мальчик из деревни, любивший проводить время со стариком, помогал ему, и двое решили пока держать дело в тайне, и попрбовать отмыть хотя бы одну стену целиком. Если там действительно обнаружатся старинные фрески, то тогда они сразу позвонят в газету, и их деревня прославится бы не только на Абхазию и на всю Грузию, но, быть может, и на весь мир. Маленький Тато был для Васо словно сыном. Жена священника умерла давно и Васо никогда не женился с тех пор. Своих детей у него не было, и Тато стал его, как говорили в деревне, «приемышем». Васо любил рассказывать мальчику старинные истории, мифы, легенды и очень любил когда тот приходил навестить его. Тяжелая черная туча, нехотя, цепляясь за верхушки гор, отползла в сторону, и на небе появилась почти полная луна. Она бросила бледно-желтую дорожку на горы, на верхушки деревьев и на стену старой церкви, чуть позолотив ее серые камни. Васо обошел здание вокруг и толкнул дверь в свою пристройку, которую никогда не закрывал на замок. «Завтра еще один день. – Подумал он. – Боже, каким же новым смыслом наполнилась на старости лет моя жизнь, с тех пор как я узнал о фресках и начал восстанавливать их! Боже, как это хорошо приносить пользу и даже на страости лет делать доброе, нужное, важное...» Васо помолился, разделся и лег спать. Ушедший день был хорошим днем. На другой день, когда повился маленький Тато, отец Василий уже вовсю готовился к работе. Он разложил на деревянной самодельной скамье тряпочки разных размеров, растворители в банках, большое полтенце, некогда видимо белое, но теперь носившее на себе следы всех химических экспириментов старика за последнее время. - А, не побоялся работы! Пришел все-таки!... Это хорошо, хорошо... – Священник потер руки и добавил: - А то я уж думал - не придет маленький мальчик! Уже почти думал без тебя начать, да решил еще немного подождать. Васо прекрасно знал, что мальчик придет и ни за что не начал бы работу без него, пусть ему даже пришлось бы ждать пол-дня, и Тато знал, чувствовал это, понимал, что добрый старик просто немножечко подтрунивает над ним, шутит, чтобы не показать того, что он был ужасно рад появлению своего маленького помошника. - Доброе утро дядя Васо. – Ответил Тато и сразу перешел к делу. – А сегодня ты мне дашь самому отмывать? Я, видиш,ь и брюки старые надел. Их можно сколько угодно пачкать! Можно я сегодня тоже отмывать буду? - Можно, можно... Погоди немного. Дай сперва тебе еще раз напомню, как надо аккуратно работать. Нам с тобой главное - не только эту побелку смыть, но еще главнее – того, что под ней, не повредить. Понимаешь? Тато кивнул головой, и двое принялись за работу. Солнце доползло до середины небосвода и объявило о том, что наступил полдень. Тато и без солнца догадывался об этом, потому что давно уже проголодался, но не решался прервать старика, который, кажется забыл о времени и все тер и обдувал малюсенький кусочек стены, где обнаружились следы желто-золотой краски в виде неровной полоски, уходящей куда-то под пласт еще не тронутых белил. К отворенной двери подошла старая собака священника Пачула. Тяжело дыша – она видимо лежала на солнцепеке, – собака сделала несколько ленивых шагов в тень и вяло повалилась на землю у самого входа в церковь. Она положила морду на лапы и стала, не мигая, смотреть на Васо своими янтарными глазами, словно стараясь всем своим видом показать, что что-то очень важное было кажется на этот раз совершенно забыто ее хозяином, но что она - его старый и верный друг, готова была простить ему эту забывчивость и только от всей души желала теперь, чтобы он вспомнил, чтобы наконец наполнил ее миску. - Дяда Васо! Пачула, наверное, голодная. – Тато был рад, что можно будет свалить на собаку напоминание о том, что всем земным существам – и собакам в том числе, и маленьким мальчикам, и даже старым, увлеченным своей игрой священникам нужно иногда есть и что теперь настало самое подходящее для этого время. - Да-да, ты прав, мой мальчик. Совсем мы с тобой заработались! Давай-ка перекусим чего-нибудь. Старик ловко спустился с треноги, на которой до сих пор стоял, сложил аккуратной стопочкой тряпки, которыми только что работал, вытер руки и потянулся. - У нее наверное уже в животе от голода урчит. – Сказал Тато указывая на собаку. - А может и не только у нее... – Ответил старик, лукаво улыбаясь и похлопывая мальчика по спине. – Пойдем! Сегодня дам тебе попробовать виногрд, который мне один старый знакомый вчера принес. Замечательный виноград! - Мама нам еще твой любимый сыр дала. И хлеб тоже. А ты мне еще историю расскажешь? Старик налил собаке воды в миску, добавил немного хлебного мякиша и кинул туда же шмоток вчерашнего мяса, нарезав его на кусочки. После этого он, не торопяс,ь набросил чистую салфетку на самодельный деревянный стол в тени церкви, и двое сели и начали трапезу. - Дядя Васо. – Мальчику нравилось, что все в деревне называли старика «отец Василий», а ему позволялось вот так запросто говорить ему «дядя». – Дядя Васо, а люди, которые теперь живут здесь, в наших краях, - тоже такие же, как и в древней Колхиде? Помнишь, ты мне вчера рассказывал? - Такие, сынок! Точно такие и есть!. Какие были, такие и есть. Красивые, сильные, но гордые и упрямые! Есть хорошая гордость – называется достоинство. О нем не надо кричать. Его имеют в сердце и те, кто имеет его, не должен говорить об этом. Всякий и так сразу заметит. Такие люди всегда умеют любить и ценить тех, кто с ними рядом живет. Умеют увидеть их хорошие, Богом даные качества и уважать их. А есть другая гордость – нехорошая. Фанаберия ее зовут. Такая годрость- как яд и для человека, и для всего народа. Очень трудно от нее избавиться, особенно потому, что она иногда пытается под хорошую гордость маскироваться. На самом деле дурная гордость – смерть! Тот, в ком она живет, вместо того чтобы своего соседа уважать за то, что есть в нем хорошего, ищет, как бы унизить его, как бы так сделать, чтобы все думали, что только сам гордец достоин уважения. И не понимает такой глупец, что для того чтобы его уважали по-настоящему, не надо ничего особенного делать и уж совсем не надо никого обижать и унижать, не надо громче всех кричать и надувать щеки. Криком и высокомерной рожей уважения к себе не заработаешь, а тем что соседа унизишь – заведешь себе врага там, где мог бы иметь друга... Ты знаешь, как я люблю эту землю и этот народ, но за столько лет уже успел понять, что очень мудрый был древний писатель, который про Ясона написал! Как тогда было, так оно и сейчас есть! Сильные, красивые люди живут на самой прекрасной, благодатной земле, а между тем каждый только и ищет повода чтобы погромче крикнуть, что он лучше всех... Васо налил себе воды. Помолчал немного и добавил: - Так, может, сам Бог устроил, что не положено человеку всего требовать – и красивой природы, и благодатной земли, и сильного, красивого тела, и мудрого нрава к то му же... Всегда чего-нибудь, да не хватает: За что-нибудь, да надо бороться... Всю жизнь бороться и так в этой борьбе к концу жизни настоящим человеком стать. Таким, чтобы сам себе мог сказать, что умираешь лучшим, чем родился, и все, что Бог дал тебе, возвращаяшь ему с лихвой. Так, как надо долги возвращать. Старик посмотрел на мальчика и заметил, что тот рисует палочкой на земле что-то похожее на воина в кольчуге с забралом вместо лица. Понял-ли он? Услышал-ли? Священник был уверен, что понял, и знал, что пусть не теперь, пусть через двадцать-тридцать лет, слова его проснутся в сердце мальчика и, может, дадут какие-нибудь плоды. «А может... Один Бог знает...» - Подумал Васо, а вслух сказал: - Эх, если бы мы могли все вместе быть, одной дружной семьей... Пусть разные, но вместе! Знаешь, Тато, я когда в следующий раз в музей поеду, обязательно тебя с собой возьму, если мама отпустит... - Отпустит! Обязательно отпустит! – мальчик оживился. – А когда мы поедем? - Когда? Да скоро! Зачем в долгий ящик откладывать? Я - старый уже. Кто знает, как долго еще буду тебе своими сказками надоедать?... Скоро... Может, на следующей неделе. Но слушай, что я тебе сказать про этот музей хотел. Там как-то раз выставка была про динозавров. Очень интересная, между прочим! Такие замечательные раскопки сделали эти ученые и все, как было миллионы лет тому назад, восстановили. Так вот знаешь, что я заметил? Такие страшные там скелеты были этих древних животных, прямо не поверишь! Чудовища! Больши-и-и-е –пребольшие! – Старик очертил руками в воздухе огромный круг. – И очень страшные! Тайлозавры называются. Всех вокруг они были сильнее. Всякого могли взять и съесть. Проглотить, да так, что и косточек не останется! Они тоже тем были знамениты, что очень за свою территорию тряслись, и если даже им подобные на эту территориторию заплывали, то они их - хвать! – Старик неожиданно рубанул в воздухе рукой. – И напополам! Своих они тоже ели, если те близко подплывали. Такие страшные, сильные, гордые. Не подойди к ним! И знаешь, сынок, что интересно? Так они и вымерли все! Может, конечно, как ученые говорят, - оттого что климат изменился, а может и нет... Я-то вот что тогда подумал. Селедки всякие, до того, конечно, как они в банку попадают, медузы, мелкие всякие рыбешки – все семьей держатся. Всегда все вместе. Так вот они, как были миллионы лет тому назад, так и сейчас плавают себе, размножаются, мигрируют и снова возвращаются. Живут, одним словом. А эти страшные, большие самые сильные - исчезли с лица земли, и ни сила не помогла им, ни старшный их вид тоже... Вот и думай теперь... - А когда на той неделе поедем? - Да хоть в среду или даже во вторник! Сегодня решим с тобой. Поработаем еще и решим, сынок. Сейчас давай-ка со стола уберем, и - за дело! Мне кажется, сегодня мы что-то очень интересное отмыть можем. Мальчик встал и стал помогать старику убирать со стола. - Дядя Васо, а как же мы поедем? Там, внизу - война, говорят, и в городе, и у моря. На той неделе она уже кончится? - Эх, не знаю! Но только это, сынок, не война! Я был на войне. Знаю, что это такое. Хоть и не люблю говорить о ней, а знаю лучше многих. Эта, внизу,- не война. Так, одни тайлозавры других пугают и сами себя убивают тоже. Чтобы другим страшнее было. От таких мелких войнушек нам никуда не деться. Пока мы на научимся все вместе быть и друг друга, и соседей тоже уважать - всегда найдутся такие, которые захотят на нас нападать, чтобы отобрать нашу землю. И если мы не научимся вместе держаться и ядовитую нашу гордость не усмирим,- отнимут рано или поздно! Как украли золотое руно, так и землю попытаются украсть! Это нам, сынок, Бог такой урок посылает. «Смотрите,- говорит, - какую вам землю дал! Смотрите и любите, ее и друг друга так же любите! Не сможете научится – не вашей будет земля!» Только я, сыночек, верю, что рано или поздно научимся мы и землю эту по-настоящему любить, и друг-друга уважать... Совсем старик тебе своими поучениями надоел? Так ведь? - Нет, дядя Васо, не надоел. Только меня мама может в город не пустить. Она говорит, там война, и, пока не утихло все, надо здесь сидеть и не вылезать… А сюда они, дядя Васо, не придут? Те, которые там войну начали? - Нет, сынок. Сюда не придут! Ленивые они… Так, внизу там порычат, попугают друг друга и снова успокоятся. Жалко, конечно, что кто-то может в этой будараге жизнь потерять, но что поделаешь? Такая жизнь... Не бойся, сюда не придут! Нечего им здесь делать. А на той неделе обязательно поедем! Я с твоей матерью сам поговорю. Мне она отказать не сможет. Если я свое слово дам, что тебя целым и невредимым домой привезу, - отпустит!. Ну давай-ка, за работу! Пора! А то мы с тобой сегодня совсем заговорились, а мне кажется, что сегодня настоящий рисунок найдем, а не просто голубой цвет там... Пошли! Старик снова взобрался на стремянку и стал бережно оттирать побелку там, куда уходил желто-золотистый луч на голубом фоне. Ожидания старика подтвердились, и через несколько часов на него и на маленького Тато со стены взирала пара оливковых глаз, грустных, глубоких, словно недовольных тем, что их снова открыли и снова заставили смотреть на мир вокруг. - Вах!... – Васо несколько раз отходил от стены с рисунком и снова подходил к ней. –Ка-акая красота, сынок! Ты посмотри только, а! Сколько сотен лет прошло, а эти глаза, как живые, и смотрят на нас, как сотни лет тому назад смотрели на тех, кто жил тут, в древней Колхиде!. Какая красота! И знаешь, точно тебе скажу: когда мы с тобой всю эту стенку отмоем, нигде ты ни подписи, ни имени художника не найдешь! Потому что тот, кто создал эту красоту, был скромным человеком, а не гордым павлином. Он знал, что талант - от Бога, как и земля, и плоды таланта – Божии! Как и плоды земли! Нам он их эти плоды дарит не для того, чтобы мы поскорее на них свое имя начертали, а для того, чтобы через них нашли любовь к этому странному миру. Вот так, сынок... - Дядя Васо, а можно я маме расскажу? Только одной маме и больше никому о том, что мы сегодня с тобой наотмывали? Можно? Ну пожалуйста? - Скажешь одному - даже самому близкому человеку - и к вечеру вся деревня знать будет. Вот увидишь! Слово, как птичка! Скажешь его вслух, и оно полетит кругом и всем в уши влетит. Нет уж!. Давай, как договорились. Пока всю стену не отмоем, никому не расскажем! Тато все еще пытался переупрямить старика, когда вдали послышался шум мотора, непривычный для этих мест. Кто-то подъезжал к церкви на грузовике. - Ты точно знаешь, что никому не говорил про то, что мы тут обнаружили? - Точно, дядя Васо! Никому! Старик внимательно посмотрел на мальчика. Тот прямо и открыто глядел ему в глаза. - Ты здесь подожди. Я сам выйду. Старик вышел из церкви и вернулся нахмуренный, сосредоточенный, почти сердитый. Таким Тато еще ни разу не видел его. - Там какие-то горе-вояки к нам пожаловали. Ты, Тато, спрячься лучше. От этих ... динозавров никогда не знаешь, чего ожидать! Тато спрятался в дальнем углу церкви. Сел на корточки и стал ждать. Он слышал как машина затормозила у самого входа в церковь и видел, как несколько человек тяжело спрыгнули с нее и заходили снаружи, переговариваясь на русском и на абхазском. - За чем Бог послал? – Услышал он голос старого Васо. - За тем, чтобы землю свою назад отобрать! А ты, дед, зачем думал? Думал, в нарды с тобой играть приехали? - Нет, не думал. Зачем так говоришь? Тут – храм! Церковь! Сюда не в нарды играть ходят, а Богу молиться, и я, между прочим,- священник тут! Да! Хочешь в нарды играть – в город езжай! Там таких бездельников много! - Ты старик, пасть-то свою попридержи! – Ответил ему один из нежданных визитеров. Тут бездельников кроме тебя нету! Понял? - Нет, не понял! Не понял, почему ты в мой дом пришел, чтобы меня оскорблять! Тем более, что это - не только мой дом! Это - церковь, бессовестный ты человек! Неужели не видишь? В таком доме, как этот, сам Бог живет! Тут совсем грех человека оскорблять пытаться! Бессовестный твой язык!... - Ты не очень-то забывайся! За своим языком следи... - Чего он там сказал? – Чей это дом? Чья это земля, он говорит? – Коротенький человек в камуфляжной форме и зеленой повязке на голове подошел поближе и посмотрел на старика снизу вверх. Он тоже говорил по-русски, но это явно был не его родной язык, Сильный акцент и внешность выдавали в нем человека кавказского. - Говорит, его дом и земля тоже его... - А это мы сейчас посмотрим... – Коротенький подошел еще ближе и снял с плеча автомат. - Я сказал, что земля эта Божья! Слушать хоть научился бы, щенок! – Священник говорил теперь сильным тяжелым голосом, которого мальчик прежде никогда от него не слышал. - Тут, старик, война кругом как раз вот за эту землю, и угадай теперь с трех попыток, чья эта земля? – Коротенький подошел совсем близко, почти в упор приставив автомат к животу старика. Тот не двинулся ни на шаг, а стоял все там же. Он лишь опустил свои огромные руки, которые до сих пор держал сложенными на груди и всем своим видом показал, что отступать и не собирался. – Так чё ты молчишь? Автомат мой тебе говорить мешает? - Нет, не мешает! Я с таким автоматом эту самую землю защищал, когда еще твой отец не родился.! Понял ты? И накакая это не война у вас! Так, грязная потасовка! - Чья это земля, старик? Отвечай давай, а то ... Коротенький ткнул в старика дулом автомата. - Да оставь ты, Руслан! – Крикнул его приятель без акцента, уже залезая в машину,– Чего тебе с него? Ну его в баню! Поехали дальше!... - Говори, чья эта земля? – Повторил коротышка с автоматом, не обращая никакого внимания на слова своего товарища. - Божья земля! Эта земля Бога, глупая твоя голова! А ты чья думал? Твоя, что-ли? - Эта земля наша, а не моя. Ты понял, старик?! А ну повторяй!. - Не буду глупости повторять! Не боюсь я тебя! Бога земля и все! Не твоя она и никогда твоей не будет! Понял ты? И не его тоже!... – Священник вскинул руку и показал ею на грузовик в котором сидели еще несколько молодчиков в пятнистой камуфляжке. – Сколько не старайся, не будет твоей! Бога зем... Договорить старик не успел. Длинная автоматная очередь перерезала его фразу. Еще одна прошлась по Пачуле, которая было бросилась на выручку хозяину. Мальчик видел, как рухнул на землю старик... Как из под собаки заструился на песок красный ручеек крови, дотек до старика и, смешавшись с другим ручейком, который показался теперь там, где старика прошили пули, стал образовывать небольшую красную затоку, не желая впитываться в песок. Коротышка пнул тело старика ногой, словно чтобы убедиться, что оно мертво, повесил автомат на плечо и быстро зашагал к грузовику, дожидавшемуся его. Зарычал мотор. Грузовик исчез где-то за церковью, и скоро и шерох колес, и шум мотора исчезли вдали. Стало тихо. Тато хотел было подняться на ноги, но почувствовал, что ноги словно ватные не желали слушаться его. Он посмотрел наверх, на ту часть стены, которую сегодня старик освободил от краски. Два прекрасных карих глаза смотрели со стены туда, где за приоткрытой дверью лежало уже не нужное этой земле тело старика Васо и верной его собаки. Мальчик уронил голову на колени и тихо заплакал. Слезы словно облегчили его сердце. Наплакавшись, он вышел во двор и остановился возле тела священнка, все еще не веря своим глазам. Не могло, не должно было такого случиться! Никак ни могло! Как же теперь будет жить Тато?! Как будет жить вся его деревня?! Без старика никак нельзя, невозможно жить!!!... Тато снова заплакал и опрометью кинулся вниз по склону холма. Ему показалось, что мгновение - не больше прошло с тех пор, как он оставил позади старую каменную церковь на горе. И вот он уже на пороге... Торопливая дробь в дверь... Дверь не заперта.... - Мама! Мамочка! Мама!!! Тато упал на пол и зарыдал, и ничто не могло остановить его слез... Когда к вечеру он успокоился, мама сидела возле него ма кровати и гладила по голове своей сильной рукой. - Но как же так, мама, ведь он же.... как же так? Почему Бог его не защитил? Почему чуда не случилось? Почему?! Он был хороший, дядя Васо! Самый хороший тут!... Почему, мама? Тато почувствовал, как теплые слезы снова заструились по его щекам и стали стекать на подушку, холодея и образуя неприятную лужицу под самой щекой. Мама нежно утерла его лицо и снова погладила по голове. - Никто не знает, - сказала она совсем тихо, - никто не знает, сынок. Богу, наверное, его душа нужна, а тело было душе дано, чтобы он мог здесь с нами жить и нас учить... Он учил, а мы не слушали. Не смогли его уберечь... значит, видно, не стоим мы его, сынок... Он... Ты должен быть счастлив от того, что тебе удалось столько часов с ним провести. Не всякому дается встретить такого человека за целую жизнь, а тебе удалось... Он хороший, и знаешь... – Мамин голос вдруг зазвучал словно надтреснутый, и она перешла на тихий шепот. – Такой человек – как драгоценный камень или как слиток золота – редко где родится... У нас вот родился, да мы его уберечь не смогли... Тато посмотрел на маму. Она глядела куда-то в окно, и лунный свет, падавший на ее лицо, золотил слезы, тихо и бесшумно стекавшие по щекам. 10 Марта, 2008