Катрин Шокальски ДВЕ ВСТРЕЧИ (Рассказ одного моего знакомого)
	1. Однажды в конце мая я ехал по ночной Москве в своем старом жигуленке. Я только что защитил диссертацию и получил звание младшего научного сотрудника со степенью, а с ним вместе и прибавление к окладу в сорок рублей в месяц. Дело было в конце восьмидесятых, и на зарплату научного сотрудника, даже после прибавления к ней сорока рублей прожить было совершенно невозможно. Впрочем как и на любую другую официальную зарплату того времени в разваливающемся на глазах Советском Союзе. Люди находили самые разные способы поддерживать свое существование и выживать в тех условиях, когда на официальный оклад существовать можно было только впроголодь, а дополнительные подработки карались законом, и за проявленную в этом отношении активнось легко можно было загреметь в тюрьму с полной конфискацией имущества, даже если подработки были ни в коей мере не преступными. Я тогда, будучи молодым, предпочитал риск мелкого нарушения дурацкого закона, порядочной и законопослушной нищете и целыми ночами рассекал на моем старом жигуленке, доставшимся мне от деда, зарабатывая деньги извозом. Такси тогда поймать было трудно, и работа приносила пусть не огромные (надо было все же платить за бензин и ремонт машины), но все же хоть какие-то деньги. Риск был и, причем, двойной. С одной стороны, можно было нарваться на ментов, переодетых простыми пассажирами и, приняв от них плату меченными деньгами, загреметь прямиком в кутузку. С другой – можно было нарваться на бандитов, которые в лучшем случае отнимут всю выручку, а в худшем... Об этом я старался не думать, чтобы не отговорить себя от ночных подработок. Работа ночного водителя мне нравилась. Я был молод – мне едва исполнилось двадцать пять, и любил колесить по ночному городу, знакомиться с разными людьми и делать деньги, обладание которыми придавало мне ощущение независимисти и зрелости. Спроси меня тогда кто-нибудь, какова была цель моей жизни, я скорее всего не смог бы ничего ответить. Я не знал, чего хотел, к чему стремился и что было моей главной ценностью. Мне нравилось делать деньги, но это ни в коей мере не являлось главной ценностью для меня. Деньги мне нужны были только для того, чтобы не задумываться о действительно необходимом: еде, крыше над головой, элементарной одежде и так далее. Я защитил диссертацию просто потому, что мне легко давалась учеба и нравилось заниматься историей. Я прекрасно понимал, что ни о какой карьере речь иди не может хотяб ы потому, что лично у меня не было никаких связей и блатов в академическом мире. А без этих козырей, будь ты хоть десяти пядей во лбу, пробиться было нельзя. Так я и жил от одного дня к другому, стараясь не задумываться о будущем, не замечать настоящего и просто прятать голову в песок, выжидая, когда время, а может возраст, а может какое-нибудь чудо или провидение выведет меня на верный путь. Днем я работал на своей формальной работе, а по ночам развозил пассажиров. Итак, дело было в начале мая. Мой самый любимый месяц. Время, когда Москва еще не плавится от летнего зноя, но уже давно позади остался грязный весенний снег, слякоть, обледеневшие дороги и соль под проржавевшими крыльями машины. Вечер был теплый и свежий. Только что прошел дождь, и в открытое окно дул приятный теплый ветер, трепал меня по левой щеке. К запахам ночного летнего города, мокрого асфальта и весенней земли примешивался запах сирени и свежей, молодой, весенней листвы. Было хорошо и легко. Я чувствовал себя молодым, и будущее казалось радостным, сильным, ярким и несомненным. Ночь шла медленно. Клиентов почему-то было немного, а те, которые были, платили скверно. Около метро Смоленская я заметил две голосующие фигуры. Это были молодые ребята, мальчишки лет семнадцати - не больше, немного подвыпившие и явно «московского разлива». Так мы – ночные водилы - называли москвичей, которых, клянусь, было всегда видно за версту по всему: и по манере «голосовать» и по поведению с водителем, и по стилю одежды. Я притормозил и взял ребят без разговора. - Куда? – Спросил я. - В Сокольники. – Ответил щупленький блондин с неряшливой копной густых русых волос на голове, усевшийся сзади. - Давай, командир. – Поддержал другой, севший рядом со мной. – Поехали! Трогай! Отстегнем нормально! Ты не гляди, что мы еще пацаны... До Сокольников, а там я тебе покажу. Парню на переднем сидении на вид было не больше шестнадцати. Он оказался более разговорчивым, чем его попутчик и, кажется, немного более пьяным. Это был брюнет - высокий, костлявый, с пробивающимися серыми усишками и маленькими, мутными, карими глазками, в которых я, сколько ни силился, не смог прочитать ни одной мысли... ни одного желания... Тут надо заметить, что работа нелегального ночного таксиста обостряет инстинкт и со временем приучаешься «читать пассажира» довольно-таки безошибочно. Однако, об этом мальчишке я не смог бы сказать решительно ничего, кроме разве только того, что родители явно снабжают его изрядным количеством карманных денег и даже приучают сорить ими. Я тронул и мы помчались по полупустым, улицам ночной Москвы. Молодой кутила на переднем сидении не закрывал рта. - Ты понимаешь, - повторял он покачиваясь на поворотах и пытаясь заглянуть мне в глаза. – Понимаешь... Самое главное в жизни - это деньги! Без денег – ты... – С этими словами он сплевывал на пол машины и брезгливо отмахивался рукой. – С деньгами ты – человек, а без денег – так... Чмо бесправное! - Нет... Ну это уж ты загнул... – Пытался перебить философа его друг, развалившийся на заднем сидении. – Уж это ты загнул... Девчонки - тоже дело хорошее, потом... там... жратва, музыка... Нет уж, это уж ты чересчур!... - Да ничего ты не понимаешь! – Раздражался оратор. – Девчонки, жратва – это все тоже бабки... Понимаешь ты – балда?! Все – бабки! Есть у тебя бабки – есть и баба... Ха-ха!... Бабки - Баба... Гы-гы! Да... Ну, я имею в виду – девчонка, и хавка тоже есть, но без бабок ты – придурок никому не нужный... Понял ты?... Парень на заднем сидении то-ли заснул, то-ли решил не спорить с товарищем (этот, с пробивающимися усиками явно платил за кутеж). Он молчал и только изредка издавал какие-то невнятные звуки, которые можно было принять и за смех, и за возмущение. Доехали мы быстро, и расплатились мальчишки не по-жлобски. Они ушли, а я поехал домой. Завтра утром мне надо было принимать первый зачет у студентов и на сон мне оставалось не больше четырех часов. Я ехал домой и думал, что было нечто старшное, нечто пустое и мертвое в этом совсем еще молодом парнишке, который не желел и, как-будто не мог желать ничего, кроме денег. Да. Сам я тогда не знал, чего хотел от своей жизни. По крайней мере не мог точно определить этого, реалистически глядя на мир того времени, и образ жизни той страны где меня угораздило родиться. И все же я полагал, что лучше не знать чего хочешь и таким образом иметь хотя бы свободу поиска, чем остановиться в этом самом поиске, когда тебе едва перевалило за шестнадцать, решив, что единственной реальной ценностью могут быть только деньги. «Разве не должна быть цель жизни ну хоть немного сказочной, немного нереальной, немного слишком смелой?... – Думал я тогда. - Такой, чтобы стремление достичь ее заняло всю жизнь и наполнило бы ее каким-то иным, более высоким, что-ли, смыслом?... Что деньги? Деньги можно обменять на определенное количество предметов и чувственных удовольствий, которые обязательно наскучат после того, как испытаешь их по нескольку раз, и что потом? Потом на что менять деньги?...» Я решил прекратить рассуждать сам с собой на эту тему хотя бы потому, что у меня денег в достаточном количестве не никогда было, и я даже не представлял, как чувствуют себя те, у кого их много. От этого само рассуждение получалось ханжеским и фальшивым. Но одно я знал точно – предложи мне сейчас какой-нибудь волшебник исполнение одного-единственного желания на всю жизнь, появление огромного количества денег не стало бы этим моим единственным желанием, даже притом, что завтра вечером мне должны были менять карданный вал, а денег на эту совершенно необходимую манипуляцию у меня до сих пор не было, и откуда они должны были взяться, я пока не представлял. И все же я совершенно точно знал одно: от моей жизни мне нужно было нечто гораздо большее и значительное, чем просто денежные знаки, хотя я пока и не мог точно сформулировать, что же это такое. 2. С тех пор прошло лет пять. В стране начали происходить колоссальные, невиданные доселе изменения. Денег, правда, по прежнему не хватало, и достать их было ненамного легче, чем раньше. Работал я по-прежнему преподавателем в университете, а деньги на жизнь зарабатывал ночным извозом на машине. За это время я встретил девушку, которую полюбил и с которой хотел провести всю свою жизнь. Она, к счастью, отвечала мне взаимностью. Мы поженились и теперь вместе думали о том какой должна быть наша совместная жизнь и к чему нам надо стремиться. Простой ответ на этот вопрос не находился даже совместными усилиями двух наших голов. Но для себя я знал одно: я хотел сделать ее счастливой, я хотел подарить ей беззаботную, легкую, красивую жизнь и знал точно, что если бы мне это удалось, я бы тоже, так же, как и она, стал самым счастливым человеком... Был конец ноября – то замечательное время, когда на улицах Москвы подтаявший снег, грязь и соль перемешивались, превращаясь в холодную серую слякоть, а некоторые сметливые граждане надевали поверх носков целлофановые пакеты и только потом уж - сапоги или ботинки, создавая таким образом для бедных ног пеших москвичей герметическую защиту от всепроникающей слякоти... Я ехал по ночным улицам в поисках пассажиров. Весь город погрузился в серую, влажную, холодную мглу, и в тусклом свете фонарей было видно, как с неба на землю льют потоки дождя, смешанного со снегом. Самыми счастливыми теперь были те баловни судьбы, которые, спрятавшись за темными окнами своих московских квартир, видели третий сон. Около Новоарбатского моста в серо-черном, холодном осеннем месиве я разглядел фигурку человека, который явно пытался поймать машину. Он зябко поеживался (по всей вероятности, ему пришлось изрядно постоять на пронизывающем ветру под холодным ливнем) и отчаянно взмахивал правой рукой, едва завидев приближающися свет автомобильных фар. В то же время он старался держаться немного в стороне от проезжей части, видимо беспокоясь за свою одежду, поскольку из под колес проезжавших машин веером летела в стороны холодная дорожная слякоть. Я притормозил и остановился возле него. - Куда? - В Черемушки. – Ответил пассажир. – Командир, не раздумывай, прошу тебя! Нормально отстегну! Я тут затрахался ждать уже! - Давай... Он плюхнулся на переднее сиденье и тяжело перевел дух. Поехали... Обычно я оставляю решение начать разговор за пассажиром и не начинаю беседы сам. Так и в этот раз. Я молчал и краем глаза поглядывал на моего тепершнего попутчика. Черты его показались мне невероятно знакомыми. Я точно знал, что прежде уже встречался с ним, но где? Через несколько минут все встало на свои места. Это был тот самый парень, который вместе со своим другом несколько лет тому назад рассуждал о деньгах, сидя в этой самой машине, на этом же самом месте. Да, это был он! Сомнений быть не могло! Он повзрослел, даже скорее постарел за последние пять лет. Усы пробились и теперь очерчивали черным контуры его немного презрительной верхней губы. Глаза его были все такими же мутными, без особого выражения, зато на лбу, возле губ и носа легли морщины. Одет он был в кожаную куртку и джинсы «Ливайс», а на коленях держал огромную черную кожаную сумку, набитую до предела каким-то барахлом. Мой старый знакомец вытянулся на переднем сидении, закрыл глаза и еще раз тяжело вздохнул. Было очевидно, что он промерз до костей и теперь налаждался теплом прогретой машины. Так проехали мы немного времени. Он оттаял, разомлел, устроился поудобнее и повернулся ко мне. - Спасибо, командир, что подобрал! Я бы там дуба дал, понимаешь... Ну никого! Как назло куда-то подевались... Которые проезжали – даже не тормозили, а погода сам видишь какая! Ч-черт! Знал бы, что тут тачку не поймать – вообще бы не поехал... Он перевел дух и посмотрел в окно. Потом вздохнул еще раз и откинувшись на спинку сиденья, продолжил: - Понимаешь, командир, самое главное – это деньги... Вот ты меня понимаешь... Ты же тоже не так, для кайфа ездишь... Бабки делаешь, правильно? Ну вот, я и говорю: самое главное по жизни – это бабки! Я еще когда пацаном был, это знал. Батя говорил... Он всегда прав... Он – мужик настоящий! Батя мне как говорил? «Если – говорил - ты – мужик, то должен уметь бабки сделать!. Столько, сколько надо, понимаешь? Потому что без денег ты - не человек!... Так... Дерьмо... А бабки тебе все купят! Все, что надо, понял?»... Я еще когда пацаном был, это понимал, сечешь? И теперь я – мужик! Понимаешь?! Мужик! Потому что у меня бабок – во! Пассажир вдруг выпрямился на сиденьи, отстегнул ремень и приблизил ко мне свое лицо. От него сильно пахло дорогими сигаретами и водкой. - Понимаешь ты, командир? Бабки – это все!!!Это – жизнь! Понимаешь ты?! Я кивнул головой, не желая превращать его тираду в неуместный философский спор и буркнул в ответ нечто неопределенное. - Вот, ты понимаешь, потому что ты – мужик!... Ты понимаешь! А она... – Он вдруг всхлипнул как-то совсем по-детски, снова откинулся на сидении, закрыл лицо ладонями и замолчал. Я не нарушал молчания, понимая, что ему нужно было побыть наедине. Вскоре он опустил руки, еще раз тяжело вздохнул и помотал головой. - Вот ты понимаешь, а она... Бабы – дуры! И что, скажи ты, мне за дело до нее, а? Ну что?! Таких, как она – вон! Десятками! И любая со мной пойдет... Ну и на кой хер мне эта сдалась?! Д-дура!!! Сам не пойму... Только херово мне, братан... О-ой как херово!... А почему? Почему, спрашивается? А?! Почему? Почему мне херово? Ведь все у меня есть! Бабок – во! – Он опять махнул рукой у горла. – Все, что мне надо – есть! А мне херо-о-о-ово! Ч-черт! Так херово!... А хочешь, командир, зайдем ко мне? Уже почти доехали.... У меня французского коньяка – во! Тебе налью... Выпьем вместе... Ты ж мужик! А? Мужик... Пойдем, слышь?... Я отказался от его приглашения, сославшисль на то, что рано утром мне надо было идти на работу и что перед этим еще стоило-бы хоть пару часов поспать. Он, казалось, не удивился моему отказу и словно даже ожидал его, хотя приглашение его - за это я могу поручиться - было искренним. Через пару минут мы приехали, он хорошо расплатился со мной, и я видел, как его высокая, костлявая, неуклюжая фигура, съежившись от ночного осеннего холода и ветра, побрела ко входу в многоэтажку. Я поехал домой, рассуждая, как странна наша жизнь. Где-то в глубине души мне было жаль этого молодого богача: Жаль того, что он точно знал, чего хотел, судя по всему, быстро и легко добился этого и, достигнув своей цели, не нашел в ней совершенно никакого счастья. Если бы он знал, что у меня теперь было довольно денег только для того, чтобы заправить машину и несколько дней сносно питаться, то, наверное, пожалел бы меня.... Страная штука эта жизнь! Было около трех часов утра, когда я вернулся домой. Линда услышала, как я открывал дверь и проснулась. Она вышла ко мне навстречу, обняла и поцеловала в щеку. Я знал, что ей было хорошо со мной, а мне было хорошо с ней, и мне бы в голову не пришло зазывать к себе в гости случайного попутчика, чтобы раздавить с ним бутылку. Я знал, что наверняка все сложится, и я когда-нибудь смогу сделать ее жизнь счастливой, а этого было вполне достаточно для моего счастья. Февраль, 2007