|
|
Катрин
Шокальски Колечко Эта
история
основана на
реальных
событиях. Имена
ее
участников
изменены. |
||
|
|
............ Небольшая
поляна.
Вырубки, еще
перелесок, и вот
уже видна
чуть
развороченная
ночными путниками
копна сена на
самом краю
крестьянского
поля. - Володя,
прости,
глупо как-то... –
Начала было
оправдываться
Елена. – Может
и не стоило
нам возвращаться?
Может ты был
прав... - Об этом,
Леночка, мы
можем
попозже
поговорить.
Сейчас, раз
уж мы здесь,
давай
постараемся
твое
колечко
найти. Мария
Михайловна –
твоя
бабушка –
была
женщина
замечательная,
и я понимаю,
как тебе ее
подарок
может быть
дорог. Хотя,
конечно,
задача - не из
простых.
Найти колечко
в стоге сена -
ненамного
проще, чем иголку.
С какой
стороны мы
спали? Здесь,
кажется... Мишута
стоял
неподвижно
как часовой
и с серьезным
видом
наблюдал за
тем, как
Елена и Володя
перебирают
кучу сена,
которая
прошлой
ночью
служила им и
постелью, и
домом. Он обещал
вести себя
хорошо и
твердо
решил придерживаться
данного слова. - Володя!
Володенька!
Я нашла!!!
Действительно
чудеса
случаются!
Вот оно!
Смотри! Лена сияла.
Колечко
снова
скользнуло
на ее пальчик,
и все трое
двинулись в
обратный путь.
Надо было
торопиться.
Время шло, и
здесь, совсем
недалеко от
линии
фронта, ситуация
могла
измениться
в любую
секунду. - Раз, два, три...
Еще один...
Еще...– Володя
остановился
и
пересчитал
гулкие
звуки
выстрелов... –Вероятно
линия
фронта
продвинулась
за ночь. Это - к
лучшему. Значит,
идти совсем недалеко... Опять
уже хорошо
знакомый
поворот.
Снова
вырубки, и
опять поворот
к перелеску.
Листья,
потревоженные
ногами,
торопливо и
беспокойно
перешептывались
в тихом,
пустом
осеннем
лесу. Вдруг
Володя
остановился
и поднял
руку. Лена
замерла на
месте и с
тревогой
поглядела
на мужа... Где-то
совсем
рядом
зазвучали
незнакомые
голоса. - Все? Все
что-ли? - Сапожки у
ентой-вона
хороши.
Сымай! Ей-то
уж ненашто.
Продашь, чай,
а то своим
отдашь. - Тут еще
парочка на
подходе.
Тама, у сене
колупаються.
С дитем.
Подождать
надыть. Да
только тут,
как грицца,
срядь бела
поля они-то
нас сразу,
поди,
заметють... В
лесок бы
отойцить... Этот голос и
этот
говорок не
узнать было
трудно. Он
без
сомнения
принадлежал
проводнику –
хромому
Федору
Кузьмичу.
Елена,
повинуясь
Володиному
жесту,
отступила
на шаг и
присела за
деревом.
Володя
пригнулся и,
осторожно
ступая по
сухой,
шуршащей листве,
тоже
отступил за
широкую
разлапистую
елку. Он
аккуратно
поставил
Мишуту возле
Лены и
приложил
указательный
палец к губам,
добавив
едва
слышное:
«Ш-ш-ш-ш...» Все замерли,
подчиняясь
инстинктивному
страху и
какому-то
тяжелому
предчувствию.
Володя
вытащил из
внутреннего
кармана
маленький
черный
браунинг,
ловко
обхватив
рукоятку
правой
рукой. Лена
взяла
Мишутину
руку и
прижала ее к
своему
холодному
лицу. Ей
казалось, что
сердце ее,
пульсирущее
теперь в в
груди, в ушах, в
голове,
билось
слишком
громко.
Казалось, что
те люди с
красными
звездочками
на шапках,
что были
вместе с
проводником,
и теперь стояли
и
разговаривали
всего в
нескольких
метрах от
них, могли
услышать,
почуять ее
страх и... И
тогда все
было-бы
кончено... Она
посмотрела
на Мишуту,
который
молча и
немного
насупившись
смотрел
куда-то в
середину елки
– их
временного
и такого
удачного
укрытия. К
осенним
ароматам
леса
добавился
запах
едкого
махорочного
дыма. - Я это... Я чаво
гаварю-т...
Долго мы
тутай
ждать-то будем?
Ась? - Нечаво... Не
прынц!
Подожжешь. У
них малой.
Знамо,
медленно
пойдуть... С
малым-то. Ты
лучше это...
цыгарку
бросай. А то
они тебя за
версту почують.
Знамо баре...
Знамо, на нос
чуткие, шо твоя
собака. - А
барчука-то
тоже... таво,
значить? - А-то нет! Че с
ним
делать-то?
Все то же
вражье семя.
Кровя
гнилая... К
тому ж
пальтишко
ты грил на ем
знатное.
Мому
племяннику
пойдеть. Давай.
Бросай,
говорю,
цыгарку
свою! Все
дело спортишь! Раздалось
цыканье и
громкий, с
присвистом
и гортанным
звуком,
плевок.
Снова
наступила
тишина.
Володя аккуратно,
бесшумно
раздвинул
ветки ели,
поглядел
сквозь них
туда, откуда
раздавались
голоса и
снова
бесшумно
присел на
корточки. - Ш-ш-ш-ш-ш! –
Обращаясь к
Елене и
Мишуте он
снова
приложил
указательный
палец к губам. Вновь
наступила
страшная
тишина.
Где-то далеко
за лесом
пару раз
ухнула
пушка.
Володя утвердительно,
с каким-то
одобрением,
покачал
головой. Он
механическим
жестом чуть
подтянул
левый рукав
и, как будто
хотел
уточнить
время,
посмотрел
на запястье,
на котором
он обычно, до
вчерашнего
утра носил
часы.
Запястье
было пусто, и
эта пустота
еще раз
напомнила
ему о том, что
часы были отданы
проводнику
в качестве
дополнительной
платы за
перевод.
Володя
закрыл
глаза и покачал
головой. По
ту сторону
елки снова зашевелились. - У
бабы-то, у
ентой, у ней
колечко,
значить... Я гварю
ей, ты, гварю,
мне
колечко-то
отдай. Целей, гварю,
будеть, а она,
спеси-ивая,
значить! Нет, грит,
мое, грит,
кольцо, и
баста! Мне не
дала, а сама-то,
вона,
потеряла. В
сене,
говорит,
где-то, потеряла.
Кабы она
мене енто
колечко
отдала-б, мы б
их вместе с
другими
тута... И ждать
бы не пришлось.
А тута во-она...
Усю музыку
нам портють... - Знамо, баре...
Гнилая
кровь... Враги... - Я это, вон
чаво думаю-т.
Мы, можеть, к
сеновалу
тихонько
подойдем?
Они там
наверняка
еще
копошаться,
да там прямо
их и ета... Неча
время
терять!
Они-то нас
все равно не
ждуть. - Может и
правда к
сеновалу
пойти... А то
неровен час...
Вона
пушки-то уже
слышны. Как
знать, может
поляки
опять уже
наступають.
Деваться-то
им и впрям
некуда. Чего
нам тут
ждать-то? - Где,
Кузьмич,
сеновал-то,
говоришь? - О-он тама!
Недалече! Мы
усе леском
пойдем, да к
нему прямо и
выйдем. Им от
нас не
укрыться. Я
энти места
как свои
пять пальцев
знаю! - Ну, коли так,
веди, давай. А
то и впрямь
дождемся,
пока поляки
поднапрут. За елкой
зашуршали,
зашаркали,
несколько раз
сплюнули и
постепенно
звук шагов
стал удаляться.
Володя
бесшумно
приподнялся,
раздвинул
ветки и
внимательно
посморел туда, откуда
раздавались
голоса.
Постепенно
все стихло.
Володя
сделал шаг в
сторону и,
осторожно и
бесшумно
ступая по
пестрому
осеннему
ковру, вышел
из своего
укрытия.
Фигуры красноармейцев
исчезли, их
шаги и
голоса стихли,
и снова
наступила
невинная
лесная тишина.
Володя
вернулся к
Елене и Мише,
снова приложил
палец к
губам,
требуя
абсолютной
тишины, и
поманил их к
себе. Крадучись,
стараясь
передвигаться
совершенно
бесшумно,
они
направились
к тому месту,
где совсем
недавно на
коротко распрощались
с
Костинскими
и
Беттлихерами.
Беглецы не
успели уйти
далеко от
этого места.
Тела их так и
остались лежать
на краю леса,
а души были
уже по-видимому
далеко от
этой
безумной
планеты,
безумного,
мира,
безумного
времени. - Жди меня
здесь, –
Шепнул
Володя. - Тебе
ни к чему это
видеть. А я
сейчас
вернусь. Елена
обняла
Мишуту,
который за
все утро не проронил
ни звука и
тихо
вздохнула.
Спрятав
браунинг за
пазуху,
Володя
шагнул в
сторону. -- Володя,
милый, может
не надо? – чуть
слышно прошептала
Лена,
умоляюще
глядя на
мужа. - Ш-ш-ш-ш! Я
сейчас
вернусь. Медленно и
почти
бесшумно
Володя
приблизился
к тому месту,
где только
что
свершилось
жестокое,
бессмысленное
убийство.
Николка
лежал лицом
вверх, и
открытые,
голубые и наивные
детские
глаза его
смотрели
куда-то
ввысь, за
серые
осенние
облака, в
вечность.
Володя
провел ладонью
по лицу и
закрыл ему
глаза.
Мальчик получил
две пули –
одну в горло,
одну в лоб, и
кровь все
еще текла из ран.
Володя быстро
обшел всех
остальных...
Все были
мертвы. Пульс
не
отзывался.
Спасать их
было слишком
поздно... Елена
обняла
Мишуту,
который за
все утро не проронил
ни звука и
тихо
вздохнула.
Спрятав
браунинг за
пазуху,
Володя
шагнул в
сторону. -- Володя,
милый, может
не надо? – чуть
слышно прошептала
Лена,
умоляюще
глядя на
мужа. - Ш-ш-ш-ш! Я сейчас
вернусь. Медленно и
почти
бесшумно
Володя
приблизился
к тому месту,
где только
что
свершилось
жестокое,
бессмысленное
убийство.
Николка
лежал лицом
вверх, и
открытые,
голубые и наивные
детские
глаза его
смотрели
куда-то
ввысь, за
серые
осенние
облака, в
вечность.
Володя
провел
ладонью по
лицу и
закрыл ему
глаза.
Мальчик
получил две
пули – одну в
горло, одну в
лоб, и кровь
все еще текла
из ран.
Володя
быстро
обшел всех
остальных...
Все были
мертвы.
Пульс не
отзывался.
Спасать их
было
слишком
поздно... Он поспешил
обратно.
Молча обнял
Елену и Мишуту
и совсем
севшим
голосом
шепнул:
«Пошли!» Елена
подняла
глаза и
внимательно
посмотрела
на него. Лицо
его
сделалось
жестким, губы
снова
сжались и на
левой щеке
пунцово разгорелся
старый шрам.
Было ясно,
что он не
готов был
объясняться
теперь. Лена
снова
крепко
обняла мужа,
и все трое
молча заспешили
туда, откуда
все
отчетливее
и чаще раздавалось
гулкое
уханье
пушек. Шли
молча, и уже
через
полчаса
быстрого
хода
впереди показалась
группа
всадников в
польских мундирах.
Трое
прибавили
шагу и
последние
метры они
уже не шли, а
бежали.
Кружилась
голова...
Усталость,
страх,
изнеможение,
горечь... Казалось,
все чувства,
сдерживаемые
каждый день,
каждый час
за
последние
три с лишним
года, готовы
были теперь
вырваться
наружу, и уже
скоро ничем
невозможно
станет их сдержать... - Monsieur, parlez vouz francais?[1]
– Обратился
Володя к
высокому,
красиво
сложенному
офицеру лет
сорока. - Oui, monsieur[2]. - Nous sommes réfugiés du bolchevique! Voulez vous nous permettre d’entrer?[3] - Votre papiers si’il vous plait.[4] Володя
протянул
свой
паспорт и
свидетельства
о крещении
Елены и
Мишуты.
Офицер внимательно
изучил
документы.
Было видно,
что он легко
читает
по-русски.
Через
минуту
документы
были
возвращены Володе. - Est-ce-que vous avez des armes? [5] Володя
протянул
свой
маленький
браунинг. - En ce
moment vous-etez en Pologne.
Bienveniue et bon chance![6] Беглецы
пересекли
линию
фронта и
направились
к
видневшейся
вдалеке
железнодорожной
станции. - Володя,
подожди. Я
должна ... Она
порывисто
обняла его и
заплакала.
Она плакала
о зверски
убитых
родителях, о
Юленьке
Костинской,
о
Беттлихерах,
о
Николеньке, которому
так и не
пришлось
пожить, о
всех тех
десятках
тысяч
невинных и
замечательных
людей
погибших так
скоро, так
нелепо и
жестоко по
ту сторону
линии
фронта... Начал
накрапывать
дождь, и
холодные
капли его
смешивались
теперь с ее
слезами.
Казалось,
небо
плакало
вместе с ней,
лаская, утешая
ее, умывая ее
душу и
сердце.
Мишута
стоял
совсем
рядом и
смотрел на
маму. Теперь
ему тоже
хотелось
плакать, но
он
чувствовал
себя
мужчиной и
старательно
сдерживал
набегающие
на глаза
слезы. - Леночка,
милая,
пойдем. –
Володя
бережно погладил
ее по голове. –
Мы должны
спешить.
Надо
постараться
как можно
скорее уйти
подальше
отсюда. Виктория,
Сентябрь, 2006
Иллюстрации
З.
Лансере-Серебряковой
и Ю. Орлова |
|
|
