|
|
Иллюстрации: Alex |
Слепота Из цикла Historia Morbidae |
|
|
|
Может быть
кто-нибудь
считает
плохое зрение
недостатком
или даже
бедой, но не я.
Я считаю
этот мой
недуг
благословением.
Если-бы не он,
я бы не
прожил и тех
лет на этой
планете,
которых
достиг теперь.
Хотя может
это было-бы и
к лучшему. Оглядитесь
вокруг!
Посмотрите
внимательно!
Понаблюдайте
а миром! И
если вас не
стошнит от
его
несправедливости
и подлости,
так, прошу
прощения,
слепы вы, а не
я! Больны душевно
вы, а не я! Мне
прекрасно
известен мой
диагноз. Я
знаю, что
считаюсь
душевнобольным,
но видеть
окружающий
мир и не
заболеть
душою
невозможно!
Только если
души нет, тогда...
Тогда,
естественно,
и болеть
нечему... Пустое
место не
болит... Если
души нет -
душевнобольным
не назовут. В
наше время
отсутствие
души
болезнью не
считается, а
значит люди
с диагнозом
«отсутствие
души» будут
мниться
совершенно
нормальными.
Коли это так,
то мне лучше
к армии
душевнобольных
принадлежать.
Лучше с
больною
душою, чем
вообще без
нее. Когда-то
давно,
теперь
кажется, что
совсем в
другой
жизни, хотя
было это
только
несколько
лет тому
назад, я
начал
работать
преподавателем
в
университете.
Я читал
лекции по истории
и
современности
стран
Латинской Америки.
Я всегда
любил эту
часть света
и, когда был
ребенком,
даже думал,
что перееду
туда жить,
стану как
индейцы
Майя и
научусь
летать.
Глупости,
конечно, но
дети часто о
разных
пустяках
мечтают. Вот
и я мечтал.
Даже имя
себе
придумал
для того
времени,
когда с
индейцами
жить стану....
Написал его
на клочке
бумажки,
окружил знаками
индейскими,
которые из
книжки про индейцев
достал и
спрятал в
тайнике, в
мамином
саду. В
бутылку
сперва
положил,
закупорил, а
бутылку
закопал.
Думал - если
вырасту и придет
время ехать,
а я вдруг
забуду имя
тогда
достану его
из тайника, и
готово! Можно
в путь... Я тогда и
понятия не
имел, что все
эти секреты
индейские,
полеты - все
это в
далеком прошлом
осталось.
Что это даже
для самих
современных
индейцев
мертвая
история.
Может я ошибаюсь,
но ... Такое уж у
меня
впечатление
сложилось
теперь. Но
тогда... Тогда,
когда я был
маленький, все,
что хоть
каким-то
образом
касалось
Латинской
Америки,
казалось
мне сказкой.
И насекомые,
и птицы, и
легенды, и
язык. Словом
все! Мама
уважала мое
увлечение и
подпитывала
его.
Покупала
мне книжки
по истории
Латинской
Америки,
карты,
рассказы о войнах
в этой части
света... К концу
школы я знал
о Латинской
Америке больше,
чем любой
обычный
латиноамериканец
и даже
пожалуй
больше, чем
иной
профессор. По
крайней
мере теперь
я это
понимаю.
Тогда у меня
были еще иллюзии.
Я легко
поступил в
университет
и взял
классы по
истории
Латинской
Америки и испанский
язык. Учится
было
непросто,
потому что
для того,
чтобы
платить за
университет,
мне
приходилось
работать
почти все свободное
от занятий
время. Но все
же я продирался
сквозь
жизнь день
ото дня, от
месяца к месяцу,
от семестра
к семестру.
Мне даже удалось
накопить
немного
денег чтобы
по окончании
университетского
курса на год
уехать
путешествовать
по
Латинской
Америке. Благо
жизнь там
дешевая, и за
доллар
можно неплохо
жить. Какое же это
было
крушение
иллюзий!
Теперь я
думаю,
вообще
всего этого
не стоило
делать. Не
стоило
учить
испанский,
не стоило
заниматься
Латинской
Америкой... Не
стоило. Надо
было
выбрать
себе что-нибудь
мертвое
вроде
античной
литературы
или
археологии,
где все
связанное с
предметом
погребено
под толстым
слоем
времени. Ведь
прошлое
можно
интерпретировать
как угодно...
Можно найти
устраивающую
тебя теорию,
стать ее
сторонником
и прожить
беспечно и беззаботно
всю свою
земную
жизнь... К
сожалению, это
не было моим
уделом. Мне
суждено
было познать
горькую
истину,
пригубить
нектара мучений
из того
самого
кубка
который я же
боготворил...
Безумный
человек! Итак, я
закончил
университет
с дипломом
специалиста
(магистра) по
Латинской
Америке. У
меня завязались
неплохие
отношения с
кафедрой, и я
знал, что
место
посеместрового
преподавателя,
захоти я его,
мне было
обеспечено.
Ясно, что
проболтавшись
некоторое
время в академической
среде, меня
рано или
поздно сделают
настоящим
полным
профессором,
и тогда моя
жизнь
посто-напросто
обеспечена.
Надо только
показать
себя с
хорошей
стороны:
написать с
десяток -
другой
сильных
статей, выступать
на
конференциях,
быть
честным и
хорошим
преподавателем...
Можно ли
больше ошибаться?
Не думаю!
Тогда я не
знал этого.
Тогда вся
жизнь была
впереди, и
мой
юношеский
ум рисовал
мне ее
исключительно
в розовых
тонах. Год
путешествия
по странам
Латинской
Америки не
только даст
мне хорошее
представление
о том мире,
котрым я
занимался,
думал я, но и
станет
хорошим
добавлением
к моему
рабочему
резюме. Как
может
настоящий
хороший
специалист
ни разу не
побывать в
стране,
которой
занимается?
Вот и я так
думал. Купил
себе билет
на самолет
до Мексики,
Мехико сити
Оттуда
решил ехать
вниз по так хорошо
знакомому
мне
маршруту.
Сколько раз
бывал я в
этих местах
в моем
воображении... * * * Боже какая
же нищета!!! Я с самого
начала
решил, что не
буду
обычным
североамериканским
туристом, а
постараюсь
жить как
обычный
местный.
Ездить на
попутках, автобусах,
жить в
дешевых
гостиницах,
есть в маленьких
забегаловках...
Так
постепенно
проехал я
Гватемалу,
Гондурас и
там застрял.
Там я
встретил ЕЁ...
Я был
голоден и
пошел на поиски
какой-нибудь
недорогой
харчевни. - Сеньор!
Окликнула
она меня.
Сеньор! Я знал, что
обращаются
ко мне. Я
остановился
и обернулся
на голос. Она
стояла
около обшарпанной
стены из
грязно-белой
штукатурки. В
пестро-розовой
юбке туфлях
на высоком
каблуке и
легкой
накидке
типа шали
поверх почти
несуществующей
маечки. Она
не кривлялась
и не
особенно
кокетничала,
как делают
обычные
уличные. Она
посмотрела
на меня не
развязно, а
скорее даже
как-то
серьезно и просто
опустила
глаза. На вид
ей лет было
семнадцать,
не больше. Я колебался,
не зная
точно, что
теперь
делать. Я не
уважаю проституцию
как бизнес и
всегда
считал, что это
- вопрос
выбора. Эта...
Она не была
похожа на
проститутку...
«Может, она
просто
голодная...» -
решил я и,
поколебавшсь
еще с
минуту-другую,
сделал шаг к
ней
навстречу.
По-испански
я говорю
легко, и нам
нетрудно
было понять
друг друга.
Зачем она
окликнула
меня, было
ясно, но я
решил не
играть в ее игры,
а просто
предложить
заплатить
за ее еду. Она
с радостью
согласилась.
То, что я - не
красавец,
мне хорошо
известно. Я - небольшого
роста, с
бесцветными,
очень редкими
волосами и
такими же
бесцветными
глазами. Еще
у меня очень
плохое
зрение, и без
очков с
большими и
толстыми
линзами я
вообще
почти
ничего не
вижу. Короче
не красавец
и прекрасно
понимаю, что
ни одна
нормальная
женщина не
может мной
заинтересоваться...
Разве что
такая же
слепая как я...
Эта слепой
не была и
наверняка
окликнула
меня только
потому, что
думала
заработать
денег. Она бы
любого
окликнула,
просто
кроме меня
вокруг
никого не
было. Мы
сидели в
полутемной
забегаловке
с глиняным
полом и стенами
и
разговаривали.
Я
специально,
чтобы подчеркнуть
дистанцию,
сел с
противоположной
стороны
стола и
старался
даже
коленями не
коснутся ее.
Она поела, но
явно не
спешила
уходить,
хотя я
объяснил,
что мне не
требовалось
от нее
никаких
услуг, а сам
подумал, что,
наверное,
вот пример
случая,
когда род
занятий
продиктован
не выбором, а
скорее
всего
простым
голодом. Она была
деревенской
девочкой,
недавно переехавшей
в город. Мать,
сестра и
пара братьев
остались
где-то там, «на
земле», и она
должна была
зарабатывать
деньги на
всю семью. А
как еще заработать
денег, если
не умеешь
ничего, а
выживать
надо? Я не
знаю. Я
считал, что
мои университетские
годы были
тяжелым
испытанием.
До тех пор
считал, пока
не
отправился
в это путешествие
по
Латинской
Америке... Как
же все
относительно!
Официант,
мне кажется,
был удивлен,
что «гринго»
(для них
любой, кто
выглядит
как я гринго,
и
бесполезно
было
объяснать,
что я канадец)
так легко
говорит
по-нспански.
Он долго крутился
вокруг
стола и с
любопутством
слушал наш
разговор.
Было жарко,
липко,
грязно, и я
вдуг почувствовал,
что страшно
устал. Она
опять спросила
меня, не
хочу-ли я
«чего-нибудь».
Я опять
отказался, и
мы
попрощались. Странно, но
на другой
день я опять
думал о ней. С
ней было
легко. Весь
день я
проболтался
по
окрестностям
города,
навещая те
места, о
которых так
много читал
и знал из
книг. Великолепнейшая
природа!
Сногсшибательные
пейзажи,
плю,с до сих
пор еще
стоящие
памятники
культуры
индейцев
Майя
Если бы
я оказался
здесь в
детстве, я бы,
наверное, ни
за что не
согласился
уехать... А
теперь... Тепeрь
другое дело.
Тепeрь
я вижу
другие
стороны
жизни. Подчaс и те, о
которых мне
совсем не
хотелось бы
знать. Вид
голодных,
грязных
заброшенных
детей на
улицах,
проституток,
некоторым
из которых
нет и
шестнадцати,
нищеты...
-перевешивает
для меня все
достоинства
уникальной
культуры
тысячелетнего
прошлого.
Что за дело
может быть
человеку
думающему
до
сохранившейся
с дохристианской
эры
пирамиды,
если в миле
от нее шестилетняя
девочка
ворочает
тяжелые
тюки, пытаясь
заработать
себе на хлеб?...
Природа тут
сказочная,
но я - не орел и
не
броненосец.
К сожалению,
я человек и
не могу
довольствоватся
лишь сочной
травой и
густыми
зелеными
насаждениями.
Одним
словом, к
вечеру я
опять был на
том же месте
и опять
пригласил
ее на ужин.
Опять в ту же
самую
забегаловку.
Я вообще не
люблю
всяких
перемен и
плохо адаптируюсь,
поэтому
стараюсь
есть в одних
и тех же
местах и
даже
одеватся в
одну и ту же
одежду. Она
была одета
так же точно,
как и вчера и
как будто
обрадовалась
моему
появлению.
Мы поели и
пошли
гулять... Так мы
продолжали
встречаться,
и к концу второй
недели я
начал
чувствовать
к ней необыкновенную
привязанность.
Такого со
мной еще
никогда не
случалось. Я
даже на
время забыл
о своей
отталкивающей
внешности.
Вообще не
думал об
этом. Между
тем время
шло, и мне нужно
было
подумывать
об отъезде. Я
и так задержался
здесь
гораздо
дольше, чем
планировал,
и мне пришла
в голову
абсурдная
идея: что
если я
предложу ей
поехать со
мной? Просто
приглашу ее...
Что если она
согласится?
Что если она
тоже
чувствует
привязанность
ко мне?
Неспроста
же она ждала
меня каждый
вечер на том
же самом
месте?... Я уже
не сомневался,
что она
ждала
именно меня...
Само ощущение,
что тебя
кто-то ждет,
кто-то
нуждается в
тебе ... Не знаю
как сказать...
Очень
особое
ощущение... Со
мной такого
не бывало
прежде... Мы
встретились,
и я
поделился с
ней своим планом.
Сказал, что
если она
захочет,
если почувствует,
что ... хочет
жить со мной,
что....любит
меня, то я был
бы рад на ней
женится, и мы
смогли бы
жить вместе.
Она ужасно
обрадовалась.
Она целовала
и обнимала
меня, но
сказала, что
уехать ей
надо было
так, чтобы
никто на
улице ничего
не
заподозрил.
Я понял, и мы
договорились,
что я пришлю
ей
приглашение
по которому
она сможет
въехать в
Канаду, а уж там
мы решим,
какими
должны быть
наши отношения. Все
складывалось
хорошо.
После
утомительных
хлопот,
возни с
бумагами и
проплат
разных
пошлин и
сборов
нашим
иммиграционным
бюрократам
она
приехала, и
мы стали
жить вместе.
Мою
привязанность
к ней другой
наверное
назвал бы
любовью. Я
читал два
курса в университете
по
современной
политике Латиноамериканских
государств
и думал, что жизнь
моя начала
складываться.
Мы поженились
с Марией (так
звали ее), и я
стал вести
тот образ
жизни,
который, как
прежде
думалось, никогда
не сможет
быть моим. У
меня была
жена
потомок
настоящих
индейцев, я
читал лекции
о той части
света, о
которой
знал все, что только
можно знат,ь
и меня даже
приглашали на
кафедральные
парти. К
сожалению,
умерла моя
мама. Может и
хорошо, по
крайней
мере для нее,
что это
случилось
именно тогда.
Она
радовалась
моим
успехам и
умерла с легким
сердцем. Мы с
Марией
переехали в
дом, который
мама
оставила
мне в
наследство,
и совсем
было
смешались с
обычными,
средними канадскими
семьями. Наступил
декабрь. Приближался
конец
семестра, и я
предвкушал
свое первое
в жизни
независимое
семейное
Рождество.
Однажды
после
занятий ко
мне подошел
декан и
сказал, что
ему
необходимо
со мной
поговорить.
Я удивился
(говорить-то
нам вроде
особенно не
о чем), но
разумеется
пошел.. В
кабинете он
попросту
сообщил, что
контракт со
мной
продлен не
будет, и дело
было не в том,
что мои
лекции не
достигали
стандарта.
Напротив. Я
собирал
полные
классы, и уже
на будущий
семестр
стояла
очередь чтобы
попасть на
мой курс. Я ни
разу не опоздал
на занятия,
не дал
повода для
жалоб и за
последний
семестр
написал
четыре приличные
статьи, одна
из которых
была уже
опубликована.
Дело было
совсем не в
моем профессионализме.
Просто, как
мне было
сказано, «нашелся
более
достойный
кандидат»
для места,
занимаемого
теперь мной.
Я,
разумеется,
поинтересовался,
кто таков
был новый
кандидат и с
интересом
узнал, что им
была новая
(кстати
третья по
счету)
супруга
одного из
профессоров[1].
Я удивился. С
ней я
познакомился
на недавней
парти в доме
этого самого
декана и
знал, что она
не имела
никакого,
даже
отдаленного
понятия о
Латинской
Америке. Ее
специальностью
было нечто
вроде социальной
работы,
точно не
помню... Декан
позвал меня
не для того,
чтобы
узнать мое
мнение о
новом
кандидате, и
я это
прекрасно
понимал. Я
просто
попрощался
и вышел. Дома меня
ждал еще
один
сюрприз. На
столе в кухне
лежало
письмо от
Марии. На
испанском. Она
все еще не
очень
хорошо
владела
английским
языком. Она
просто и
холодно
сообщала, что
дозрела до
развода и
что....
претендовала
на половину
нашего дома
или на сумму
равную
половине
его
рыночной
стоимости. В
конце
письма она
сообщала
данные
своего адвоката
и номер
нового
мобильного
телефона. Что я сделал?
Я,
разумеется,
первым
делом позвонил
ей и
попросил
хотя бы
поговорить
со мной и
объяснить, в
чем же
собственно
дело. Она
отказала.
Сказала
только, что
живет теперь
у Пола -
одного из
известных
кафедральных
ловеласов и
что ни он, ни
она не имеют
никакого
интереса в
том, чтобы
встречаться
или
говорить со
мной. Я не
помню как
оказался на
улице. Я был
раздавлен.
Мне было
холодно и
страшно.
Одиноко.
Пусто... Не
было ни
одного
человека, к
которому я
мог бы
теперь
обратиться.
Не было
места, куда я
мог бы
бежать. Не
было ничего.
Только я, мое
обнаженное
сердце, моя
боль, моя
полностью
разрушенная
жизнь и тело,
которое
было еще
слишком
молодо,
чтобы
умирать. Я
должен был
помочь ему
умереть, но
как?
Застрелиться?
Но я ни разу
не держал в
руках
оружия... Ножом?
Гадко...
Резать себя,
как мяснику...
Я не смогу!... Я
решил, что
лучшим способом
было бы
просто лечь
под
выхлопную
трубу. Я
когда-то
давно читал,
что
выхлопом можно
отравить
себя до
смерти. Я вернулся
домой, но
решил
пройти
прямиком в
гараж, чтобы
лишний раз
не смореть
на то место,
где я раньше
думал, что
был
счастлив, и где
на самом
деле так
долго, тихо,
грязно и
гадко вынашивались
планы
против меня...
Машина завелась
с
полоборота.
Я лег под
трубу на
цемнтный
пол и стал
глубоко
вдыхать.
Где-то там за
стенами
гаража лил
холодный,
колючий зимний
дождь, бил в
крышу, в
дверь, убаюкивал,
а я дышал.
Дышал
глубже
чтобы
умереть, чтобы
навсегда
уйти из
этого
сумасшедшего
места,
называемого
планетой
Земля. Места населенного
предателями,
подонками,
живодерами...-
одним
словом
всеми теми,
кем я ни за что
и никогда не
захотел бы
стать. Кружилась
голова,
ломило в
висках, а я
все ждал. Ждал
конца,
темноты,
небытия.
Стук за
воротами
гаража
усилился, и я
помню, что
уже теряя сознание,
успел
подумать
дожде,
который
бьет теперь
так сильно,
что кажется,
будто человек
барабанит в
дверь... Я очнулся в
больнице.
Сказали, что
сосед нашел
меня в гараже
на полу. Я
забыл
закрыть за
собой дверь
на замок! Я
кричал и
плакал,
требовал,
чтобы они
теперь
немедленно
убили меня. Я
кричал, что
если они
испортили
мой план, не
дав довести
до конца, то
теперь
должны сами
доделать
начатое
мной дело!
Мне гадки были
их лица,
голоса их
поддельное
участие... Все,
все, все!!! Я
схватил
угол
простыни,
накрывавшей
меня , быстро
обернул
вокруг шеи и
потянул.
Санитар был
тут как тут.
Связали
руки.
Отобрали
простыню и
дали укол. Не
знаю чего... От
укола я
почувствовал
лень и
слабость,
разливающуюся
по моему
телу... Меня
перевели на
шестой этаж,
и теперь
психитр
ходит
разговаривать
со мной
чуть-ли не каждый
день. Я не
хочу
говорить с
ним. Он мой палач.
Каждый день
жизни для меня
мука, и я
ненавижу
тех, кто не
дает мне уйти,
терзает
меня. От
таблеток,
которыми
пичкают
здесь, я
становлюсь
ленивым, и
мне просто
неохота
вязаться и
накладывать
на себя руки.
Каждый раз
думаю, что
сделаю это
завтра. Но
завтра
приходит, а я
все тот же
кусок
ленивого
мяса,
ненавистный
себе за
собственную
глупость. Доктор
распорядился
вернуть мне
очки. Сказал,
что
возможно
легкое
чтение
отвлечет меня.
Я не спорил.
Но выдавил
стекла из
оправы и
отправил
обратно
тому, кто
передал мне
очки. Я не
хочу видеть
мир, не хочу
ничего
больше
знать о нем,
не хочу быть
частью его. Я
не хочу
видеть и знаю:
моя крайняя
близорукость
- единственный
дар
отпущенный
мне здесь. Моя слепота
мой дар.
Декабрь / 2006
|
|
|
