|
|
|
ЗАПИСКИ
НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ
ПРОФЕССОРА Основано на
реальных
событиях. Все
описываемые
факты
соответствуют
действительности. |
|
|
|
17
Ноября
1992 Наверное,
я должен
собой гордиться.
Сколько я
уже здесь?
Месяцев
восемь? ... Что-то
вроде этого...
Кем только
мне не пришлось
работать!
Пиццу я
развозил, -
это раз. Газ продавал
- по домам
ходил и
умолял
людей купить
черт знает
кому нужный
газ – это два.
Про газ даже
вспомнить
стыдно,
потому что
никому этот
газ не нужен.
Те, кто в нем
нуждается, -
сами не
дураки и
способны найти
себе
достойного
поставщика
без помощи
таких
назойливых
болванов
как я, которые,
как чума,
шатаются по
домам и
отрывают у людей
их самое
драгоценное
– время и силы,
уговаривая,
умоляя
купить их
товар. Я нисколько
не в обиде на
грубость
моих газовых
«клиентов».
Был бы я на их
месте,
пожалуй даже
двери бы не
отктыл. Но
хватит про
газ. Это не
так уж долго
продолжалось...
Теперь, что там
еще было?...
Продавал
радиоколонки
прохожим на
улице. По
указанию
босса какого-то
видимо даже
не
существующего
бизнеса. Это –
три.
Признаться,
- не
меньшая
глупость,
чем
торговля
газом... Но как
об этом было
знать? Я эту
работу по
газете
нашел, в
разделе
«требуются».
Есть-то надо
на что-то...
Видимо это
все только
на
новеньких эмигрантов
и
рассчитано.
Кто хоть
немного здесь
пожил, знает,
что такие
вещи, как
колонки,
продаются в
магазине и
притом
очень дешево,
и если что-то
с ними
окажется не
в порядке, их
всегда
можно
вернуть и
получить за
них деньги
обратно. Ну
кто, скажите,
в такой
ситуации
станет
колонки у
чужака на улице
покупать?
Кто?! Вот
именно!... Эх, да
ладно! Каждый,
видимо, на
своем опыте
учится
должен... Итак,
колонки – это
три. Потом
разгружал
коробки на
фабрике, где
шьют женские
трусы, за
четыре
доллара в
час – это четыре.
Продавал
продукты
«Амвея» – это
пять. И
наконец,
одолжив
флейту у
одного
украинца, с
которым
случайно
познакомился,
пытался
играть
около входа
в метро ( не
зря меня в детстве
в
музыкальной
школе
терзали). Это –
шесть. Во
всем этом
ничего
особенно
выдающегося
нет. Многие
эмигранты
занимаются
всякой ерундой
и гордиться
здесь
совершенно
нечем.
Гордиться
можно
другим. За
все эти
месяцы,
когда и на
еду-то не
всегда
хватало, я не
сдался как
ученый и
продолжал
писать,
исследовать,
изучать... В
конце концов,
моя
специальность
– это моя
любовь. Я – историк,
специалист
по
этническим
и религиозным
конфликтам.
Я всегда
любил
историю и не мог
себе
представить
заниматься
в жизни чем-нибудь
другим,
кроме этого.
Кто же знал,
что,
родившись в
такое
странное
время, мне
придется
так тяжело
сражаться
за то, чтобы
не сдаться и
не
забросить
мою любимую
историю к
чертовой
матери?!
Когда
защищал диссертации
(и первую, и
вторую) мне
бы в голову
не пришло,
что
настоящие
трудности еще
впереди.
Когда
опубликовал
первую книгу
по истории
Балкан,
которая
имела
колоссальный
успех, то и
помыслить
не мог, что
моя жизнь
может
измениться
так
кардинально.
Эмиграция в
Канаду
казалась
делом
естественным.
В конце-то
концов
приняли
меня по линии
«ценных
профессионалов»
именно как
историка,
доктора
наук[1].
Мой титул и
моя
специальность
дали мне больше
всего
баллов.
Кто-же мог
подумать,
что эти
баллы в
Канаде, в
действительности,
никого не
интересуют
и являются
просто
кем-то выдуманной
системой
«измерения
качества» потенциального
эмигранта?...
До сих пор задаю
себе вопрос:
кто и зачем
придумал
эту систему
измерения? К
реальности
она никакого
отношения
не имеет. Итак,
приняли
меня как
историка,
специализируещегося
по этническим
и
религиозным
конфликтам,
а поддерживать
себя мне
пришлось
деятельностью
совершенно
ничего
общего с
моей
специальностью
не имеющей...
Ну какое
отношение,
скажите на
милость,
имеет моя
специальность
к той деятельности,
о которой уж
упомянуто?!
Какое?! Я вам скажу:
абсолютно
никакого! Ни
малейшего
отношения!
Разве что
можно
считать
такими конфликтами
споры между
хасидскими
евреями и
евреями-реформистами,
которые мне
пришлось
наблюдать
на улице
Блур[2],
когда я
продавал
газ? Или
поножовщину
на «Джейн энд
Финч»[3],
развязавшуюся
из-за спора о
том, кому
платить за
пиццу? Вот,
разве что
это... Одним
словом,
формальная
моя
деятельность
за все время
прощивания
в Канaде
не имеет
никакого
отношения к
моей специальности
и не дает мне
никакого
права
гордиться
собой. Но вот
зато
деятельность
самостоятельная,
независимая,
в свободное
от, так
называемой
«работы»
время, – это
другое дело.
Иногда
бессонными
ночами,
иногда на
совершенно
голодный
желудок, эта
деятельность
дает мне
такое право,
и плоды ее
мне,
возможно,
удастся вкусить. Господи,
как я тоскую
по
аудитории, по
студентам,
по
дискуссиям
с
коллегами-специалистами, по
конференциям!
Если бы кто
знал... Вот
пишу это
записки и
представляю,
как сейчас
читал бы
лекцию о
Балканских войнах,
Арабо-Израильском
конфлике
или межэтнических
разборках
ва Кавказе
или...... Эх где
те дни?
Вернутся ли
когда?
Теперь,
кажется,
есть шанс. А
ведь я,
признаться,
уже и надежду
потерял.
Даже я... Писал
исторические
статьи
только
потому, что
никак не могу
не писать.
Развожу
пиццу, а мозг
упрямо сопоставляет
факты и
требует
вывести составленное
на бумагу...
Вот сейчас
пишу это, вспоминаю,
и
получается,
что собой
гордиться я,
опять-таки,
права не
имею. Просто
не мог я иначе!
Кроме
работы над
статьями,
подавал
заявления в
университеты
на должность
преподавателя,
или
исследователя,
или хотя бы
подменяющего
профессора.
Шансов у меня
немного, мне
об этом
сразу
сказали.
Здесь
почему-то
есть закон
по которому
привилегии
при приеме
на работу
даются
расовым меньшинствам,
и людям
имеющим
официальный
диагноз
какой-нибудь
серьезной
клинической
болезни.
Трудно
поверить, но
это – правда. Как
историк, я
могу с
твердостью
сказать, что
разные
общества
создавали
разные
системы
привилегий
и каст, и с
компетентностью
могу заявить,
что ничем
хорошим это
не
кончалось. Люди
создают
систему
привилегий
подчас из
наилучших
соображений,
но лишь
стоит такой
системе
сформироваться,
как тут же
вокруг и
внутри нее
начинаются
манипуляции
и всевозможные
злоупотребления.
Иными словами,
создав
систему
привилегий
для
какой-либо
группы
населения
по тем или
иным
критериям, общество
неминуемо
обрекает
себя на
борьбу со
злоупотреблениями,
с этой
системой связанными.
Как правило
(история это
доказывает),
злоупотребления,
прежде чем
их заметят,
заходят так
далеко, что
борьба с
ними
начинается
слишком
поздно, и эти
самые
привилегии в
компании со
злоупотреблениями
оными доводят
страну до
предела или
выбрасывают
за грань
выживания.
Увы, но,
вполне
возможно, такое
будущее
уготовано и
этой стране...
Похоже, что
история, к
сожалению,
никого
ничему не
учит. Если и
здесь
грянет
кризис, куда
я тогда
должен буду
эмигрировать?
Будет-ли куда?...
Иногда
складывается
такое
ощущение, что
весь мир
катится в
какой-то
хаос... Хотя, может
это -
попросту
мысли
голодного,
никому не
нужного
бывшего
профессора,
страдающего
хронической
нехваткой
сна. Итак,
вот вам
компромисс
между
гордостью и скромностью:
я горжусь
собой и в то
же время уважаю,
ценю и
принимаю во
внимание следующие
элементы:
госпожу
Удачу,
упорство
(врожденная
черта моего
характера) и
возможно другие
случайные
факторы, о
которых я не
осведомлен,
но которые
сыграли
роль в той
замечательной
новости, о
которой я
узнал
сегодня
окончательно. МЕНЯ
НАКОНЕЦ-ТО
ПРИНЯЛИ
ПОСЕМЕСТРОВЫМ
ПРЕПОДАВАТЕЛЕМ
В МЕСТНЫЙ
УНИВЕРСИТЕТ
И ДАЛИ
ВОЗМОЖНОСТЬ
ЧИТАТЬ ДВА
КУРСА!!! Письмо
поджидало
меня
сегодня в
моем почтовом
ящике, и я,
разумется,
сперва
принял его
за
очередной
счет или
напоминание
о задолженности
с теой или
иной
оплатой. Но...
пригляделся
повнимательнее
и увидел в
левом
верхнем
уголке
штамп
университета.
В конверте,
который я
разорвал
очень
нервно, а потому
неакуратно,
оказалось
формальное, очень
вежливое
письмо с
указанием того,
какие курсы
я буду
читать, по
каким дням, в
какое время,
а также
указывался
размер
зарплаты.
Господи, как
я счастлив!
Пару недель
тому назад
мне
позвонили
из
университета
и сказали,
что мое
заявление
(уже не знаю,
какое по
счету)
рассмотрено
на этот раз
положительно
и уточнили, я
заинтересован-ли
я по-прежнему
в чтении
курсов. Я,
конечно,
подумал
сначала, что
это -
розыгрыш,
переспросил,
с какого
отделения
звонят, и
оказалось –
все верно!
Звонили с
того
отделения,
на которое я
подавал
(точнее
одного из
тех, на
которые я
подавал), и
вопрос был
более чем
серьезным. Разумеется,
я
подтвердил,
что
согласен и
готов, но все
же червь
сомнения точил
меня, и до
конца как-то
не верилось,
что все это
серьезно.
Сегодня,
когда
пришло письмо
с
формальным
подтверждением
контракта,
пришлось
поверить
окончательно.
Я принят.
Теперь уже
наверняка
удастся
построить
(точнее
продолжить)
мою академическую
карьеру и
снова
заниматься
тем, что мне
дороже
всего на
свете –
военной
историей и
этническими
конфликтами.
С первого
чека отдам
долг за
телефон и
тогда позвоню
жене в
Москву.
Расскажу об
удаче. Она наверняка
порадуется
и снова в
меня
поверит.
Точнее, не в
меня. Во
мне-то она
так и не
разуверилась.
Поверит в
Канаду и в
правильность
всей
дорогостоящей
и хлопотной
затеи с
эмиграцией. Первые
месяцы
эмиграции
оказались жене
совершенно
не под силу, и
она
вернулась
домой,
сказав на
прощанье,
что будет
ждать меня и не
сомневается,
что вскоре и
я последую
ее примеру...
Нисколько
не осуждаю и даже
понимаю ее.
Надо
обладать
моим граничащим
с
паталогией
упрямством
и моей фанатичной
верой в
успех, чтобы
вынести все
те обманы и унижения,
через
которые
пришлось
пройти нам
обоим в
первые мeсяцы
нашей
канадской
жизни... Но, так
или иначе,
она уехала, а
я остался. Мы
перезванивались
до
последнего
месяца, когда к
несчастью
мой телефон
был отключен
за неуплату,
и я не слышал
ее голоса вот
уже три
недели. Ну
ничего...
Теперь все,
наверняка,
устроится.
Все уже
начинает
налаживаться.
И как только
я хоть
немного
встану на
ноги – сразу
вызову ее.
Она
-замечательная,
умная и
красивая
женщина -
терпеливая
и любящая. Господи!
Как хорошо!
Неужели
скоро я
снова смогу
учить,
исследовать,
обсуждать?...
Неужели я
снова смогу
заниматься
тем, что так
интересно,
так дорого
мне и в чем я
так хорошо
разбираюсь?!
От радости
проснулся
чудовищный
приступ
голода, а
кроме чая,
маргарина и
белых
позавчерашних
булок в
доме
ничего не
осталось. Но
все это... все
эти мелочи,
как еда,
теперь не
имеют
никакого
значения.
Будет еще
еда! Теперь
все
устроится.
Наверняка
устроится... 8
Января 1993 Тот,
кто не любит
преподавать,
не любит
учить, не
любит
общения с
молодежной
аудиторией -
пытливой,
недоверчивой,
жадной к
знаниям - тот
никогда не
поймет
чувства
приподнятости,
волнения,
почти
восторга, которое
возникает,
когда
заходишь в
аудиторию и
начинаешь
читаешь
лекцию
студентам. И
еще... тот, кто
не имеет
счастья до
безумия
любить свою
специальность,
никогда не
поймет
чувства
радости,
которое
приходит с
появлением
возможности
поделиться
с другими
уникальнейшими
знаниями,
которые посчастливилось
накопить за
годы и годы научной
работы... Я
испытал это
сегодня!
Господи, какое
счастье
чувствовать,
что твои
знания интересны
и нужны
кому-то! Аудитория
здесь - очень
интересная
и активная.
Задает
массу
вопросов.
Это хорошо. 20
Января 1993 Состоялся
престранная
встреча с
деканом. Все
в ней было
странным...
Начать
хотя-бы с того,
того, что сам
декан -
кривенький,
с набок посаженной
головой был
одет в
драненькую
куртку, а в
просвете
между
грязными
кроссовками
(!) и низом
штанин
красовались
разноцветные
носки:
оранжевый и
синий. Когда
я был
докторантом,
самый
любимый и
уважаемый профессор
на кафедре,
помнится,
говорил, что в
храме науки
и культуры
(так он
называл университет)
недопустимо
ходить
драным, грязным
и
неопрятным,
потому что
это
демонстрирует
неуважительное
отношение
как к науке,
так и к ее
храму.
«Профессора, -
говорил он, -
это жрецы
храма, и они
не могут
позволить себе
выглядеть
неэстетично
или грязно!».
Но Бог с ним...
То был
профессор
старой
школы. Хоть я
и согласен с
ним
полностью,
но предположим,
что это
понятие
(понятие
уважения к
знанию)
устарело,
или, скажем
иначе,
устарели
формы
демнострации
этого уважения...
Чисто
теоретически
я могу это
принять. Но
что уж
совсем не
лезет не в
какие ворота,
так это то, о
чем мне
декан
поведал и
зачем он,
собственно,
вызвал меня
к себе. Речь
шла о
системе
выставления
оценок. Он ознакомил
меня
сегодня с
ожидаемым
процентным
соотношением
оценок в
классе!!!
Невероятно,
но факт! Я
должен буду
независимо
от уровня и
качества
знаний,
продемонстрированного
моими
студентами
поставить
определенный
процент
плохих,
определенный
процент
средних и
определенный
процент
хороших
оценок! Ума
не приложу,
как это
можно
сделать?!
Во-первых, я
полагал, что
оценки,
полученные
студентом
должны
отражать их
знания и
боьше ничего.
Во-вторых, я -
действительно
очень хороший
преподаватель
и очень
люблю свое
дело. Мои
студенты,
как правило,
оказываются
уровнем, а то
и
несколькими
выше, чем
студенты
других
преподавателей,
читающих по
аналогичной
теме... Как же
теперь быть?
А что, если
они, как это
часто
бывает у
меня в группах,
продемонстрируют
очень
высокие знания?
Спросил об
этом декана...
Он посоветовал
мне
поставить в
экзаменационных
листах
каверзные
вопросы.
Например,
спросить их
о том, что не
было частью
программы и
не освещалось
на лекциях и
занятиях... «А
тогда, - сказал
он, - можно
будет
выбрать
себе жертв и
им
поставить
плохие
оценки... Уж
кого Вы
жертвой
выберете, по
каким
критериям –
дело Ваше...» Черт
побери! На
это я не
способен!
Это же полное
бесчестие!
Как можно
заикнутся о
том, чтобы
сделать
жертву из
студента,
который пришел
за знаниями?!
Устроить
такую
гнусную
охоту, да еще
в храме науки,
где
подобало бы
учить
молодежь
тому, как
строить и
поддерживать
такое
общество, в котором
не было бы
необходимости
или потребности
выискивать
жертвы!
Мерзкий
культ жертвоприношений
как раз в том
месте,
которое, по
всем
рассчетам,
должно быть
максимально
удалено от
подобного
способа
мышления! Если
такой
подлости
учить
молодых
людей в университетах,
то какое
будущее ожидает
общество, в
котором эти
молодые
люди встанут
у руля?!
Увольте
меня от
такого
будущего и от
такого
общества! Я
выслушал
декана,
переспросил,
правильно ли
я его понял, и
узнав, что
понял я его
правильно, и
не сдержав тяжкого
вздоха, я
поймал
хитренькую
ухмылочку
декана
где-то в
уголках его
губ и в пустых,
холодных
глазах.
Решительно
не понимаю,
как выйти из
этого
положения.
Решил пока ничего
никому не
говорить. Не
бросать же
мне в конце
концов дело
всей моей
жизни из-за
этого
дурацкого
правила!
Посмотрим...
Может, это -
только
мнение
данного,
конкретного
декана, а
может -
просто
какое-то
формальное
указание, о
котором он,
как декан,
обязан меня
уведомить,
но
следовать
которому совершенно
необязательно.
12
Марта 1993 Совершенно
случайно
встретил на
улице даму, с
которой мы
вместе
получали
визы на ПМЖ[4]
после того,
как прошли
последнее
интервью в
канадском
посольстве
в Москве. Я
хорошо запомнил
ее, потому
что она
отчего-то
разоткровенночалась
со мной
тогда в
Москве и сказала,
что была
массажисткой
(сказав об
этом, она
препохабнейше
подмигнула
мне), а в Канаду
прошла как
инженер-химик
по купленному
диплому. «Ну
какой из
меня
инженер, ты
погляди
только, а? А хи-имик?
И того
смешнее!
Пральна
говорю!?» –
шептала он
мне на ухо,
близко
приблизив
ярко накрашенные
губы к моему
лицу и сипло
похохатывая.
Я
тогда
взглянул на
нее еще раз и
согласился
с ней. На
инженера
она никак не
тянула. По
крайней
мере внешне.
О таком лице,
как у нее
можно было
бы сказать,
что оно не
обезображено
интеллектом.
Толстая и
короткая,
эта дама
обладала
двойным
подбородком,
взбитыми в
начес
неестественно-белыми
волосами,
крошечными,
близко
посаженными
карими
глазками - проворными
и холодными.
Она не
выговаривала
окончаний
слов и к
глаголам, в
конце прибавляла
звук «яй». От
нее исходил
сильный запах
табака и
сладких
женских
духов. Она
была совершенно
права: на
инженера
она не была
похожа даже
отдаленно,
но зачем она
призналась
мне тогда?
Зачем
раскрыла
свою тайну? До
сего дня не
знаю. Должно
быть, она
въехала в
Канаду
одновременно
со мной, но
как сегодня
выяснилось,
что здесь - в
эмиграции -
дела наши
сложились
совершенно
по-разному. Я
бы даже не
узнал ее
теперь! Она
заметила
меня, когда я
переходил
парковку и,
съежившись
от
холодного
ветра,
насквозь
продувающего
мой легкий
плащ, спешил
в продуктовый
магазин. Она
сидела в
машине («Ауди»,
кажется) и,
едва
заметив
меня,
открыла дверцу,
громко
крикнув: «Эй,
ты!» Не знаю
почему, но я
сразу понял,
что это
относилось
ко мне. Остановился
и увидел, как
какая-то
особа машет
мне рукой из
машины.
Подошел и
только тогда
узнал ее.
Цвет волос у
нее
изменился и
стал
каштановым,
а глаза были
закрыты
темными
очками. Она
пригласила
меня в машину,
и я сел на
переднее
сиденье... Поговорили...
Мне-то,
собственно,
о себе рассказывать
было нечего,
зато она...
Сообщила мне,
что вышла
замуж за
богатого
канадца. Говорит,
он - банкир. И
еще говорит,
что вся эта «xерня с
оплатой
ежемесячных
счетов» ее больше не
интересует.
Я рад за нее.
Рад за успехи
«инженера-химика»
или
массажстки -
кто она там... В
конце
концов, она,
наверное,
нашла здесь
то, что
искала, а это
всегда
приятно. Хорошо,
когда у
людей
сбываются
мечты. Даже
самые
маленькие...
Моя тоже теперь,
похоже,
начинает
сбываться. 17
Марта 1993 Объявление
об открывающейся
вакансии
полноценного,
полноправного
профессора[5]
у нас (как
здорово, что
я уже могу
говорить «у нас»)
на кафедре.
Точно по
моей специализации.
Скорее
всего
наймут меня.
У меня -
хорошее имя
в научном
мире и масса
публикаций,
последние
из которых я
умудрился
пробить,
одновременно
работая
продавцом
газа и
колонок,
развозчиком
пиццы и тому
подобное.
Подал
заявление...
Жду... 10
Мая 1993 На
открывшееся
место взяли
не меня, а
какого-то
господина Х.
У него нет ни
одной
публикации
(если не
считать
одной
газетной) и
даже нет
кандидатской
диссертации,
но зато есть
неоспоримое
преимущество
перед
такими как я.
Это -
преимущество,
которое мне
не
перебороть
никогда: он
относится к
привилигированной
группе,
будучи
представителем
одного из
«меньшинств» -
то ли
сексуального,
то ли
расового, то
ли и того и
другого. К сожалению,
я не шучу.
Такова
политика
приема на
работу как в
государственные
учреждения,
так и в
университеты.
Предпочтение
отдается
представителям
расовых
меньшинств,
сексуальных
меньшинств
(гомосексуалистам
и
лесбиянкам),
а также
людям с
физическими
дефектами.
Об этом
черным по
белому написано
на бланке,
который
заполняешь,
подавая
заявление
на работу...
Все же ума не
приложу,
какое
отношение
сексуальная
ориентация
может иметь
к
академическому
знанию?.
По-моему, никакой
абсолютно.
Они просто
не пересекаются.
Хотя... может, я
и не прав...
Может,
просто старею
и не
поспеваю за
какими-то новыми
открытиями? Почти
все
зарабатываемые
деньги
посылаю жене
и маме. Им там
нужнее. Я
как-нибудь
проживу
здесь, а там - в
России –
заработать
деньги, судя
по всему,
стало
ненамого
легче заработать
денег, чем
было перед
нашим
отъездом. 10
Июня 1993 В университете
Н. открылась
вакансия. Я
подал
заявление и
узнал, что на
это же место
подал мой
знакомый – историк из
Ленинграда.
То есть, нет!
Из
Санкт-Петебурга!
Хотя...
заканчивал-то
он
Ленинградский
Университет,
а не Санкт-
Петербургский,
и преподавал
преимущественно
в нем же.
Чудно как-то
получается...
Но, так или
иначе,
отказали и
ему, и мне. Он,
как
выяснилось,
в заявлении
соврал и
написал, что
он – цыган.
Думал, что
это поможет
ему пройти
по линии
расовых
меньшинств.
Не помогло...
Оказывается,
цыгане, по
циркуляру о
меньшинствах,
расовым
меньшинством
не
считаются...
Кто-же они
тогда, позвольте
поинтересоваться?
Большинство
что-ли?
Едва-ли...
Совсем
ничего не
понимаю! Я, честно
говоря, на
такую штуку
не способен,
но знакомого
моего
нисколько
не осуждаю. Он
- хороший
специалист
и был-бы
хорошим
приобретением
для университета
Н, прими они
его на
работу. В
конце концов,
история
учит нас, что
победителей
не судят. Еще
один
непререкаемый
урок из опыта
прошлого:
как только
общество
создает законы,
несоответствующие
требованиям
реальной
жизни этого общества,
так сразу же
же
отдельные
представители
общества
(группами и в
одиночку) начинают
протаптывать
многочисленные
тропы для их
обхода.
Таким
образом,
общество начинает
медленно
погружаться
в хаос. Это понятно
всякому, кто
сколько-нибудь
серьезно
занимался
изучением
истории и ее
закономерностей.
Разумеется,
зная это,
становится
понятным,
что мой друг,
назвавшись
цыганом,
просто-напросто
подтвердил
давно известный
закон о
неизбежности
возникновения
структур,
параллельных
государственным.
Закон,
поддерживающий
не
оправданное
необходимостью
распределение
привилегий
среди
искусственно
выбранных
групп,
провоцирует
обычных
граждан,
стремящихся
к
достойному
человека
образу
жизни и
элементарным
правам, нарушать
и обходить
его всеми
доступными
им
способами. 20
Июня 1993 Читаю
летний курс.
Голова -
кругом... И у
меня, и у
студентов.
За
считанные
недели
нужно вместить
в их бедные
мозги такое
количество
информации,
на которое,
если
подходить к
делу серьезно,
нужны
месяцы и
месяцы. Жаль
скакать
«галопом по
Европам». Многие
детали
приходится
упускать, и
меня больно
ранит
эдакое
подрезание
и выкраивание
из цельной и
связной
картины
лишь «самого
важного». Все
важно, черт
подери! Нет
неважного!
Но поделать
ничего
нельзя.
Университет
старается
ПРОДАТЬ студентам как
можно
больше
курсов,
потому что в
современном
здешнем
мире знания
каким-то
мистическим
образом,
меряются
количеством
курсов и
часов, что
мне
совершенно
непонятно,
так как и часы,
и курсы
можно
заполнить
весьма
по-разному и
весьма
разным
материалом,
не всегда нужным
или ценным,
ну а
студенты, в
свою очередь,
стремятся
получить
бумажку,
подтверждающую
необходимое
для того или
иного
диплома
количество
купленных курсов
и часов...
Страннейшая
замена
качества
количеством!
Кажется,
впервые в
истории в
академию
проник дух
торговых
рядов,
полностью
изменив ее
роль в
обществе.
Впрочем, нет!
Опять
неверно! Хороший
торговец
ценит
качество
товара а не
только его
количество...
Каким же
образом
произошло
такое
перерождение?.
Количество
страниц,
количество
часов,
количество
курсов,
количество
плохих
оценок...
Наверное, я не
понимаю
чего-то или
не вижу
чего-то
важного. А
может, такое
отношение -
только в
этом университете?
Да нет,
непохоже... 20
Августа 1993 Продлили
контракт
еще на три
месяца. Три
месяца, а
потом что?...
Университет
официально
теперь
заявляет,
что посеместровые
преподаватели
не должны
рассчитывать
на
продление
контракта.
Решение о продлении
остается за
деканатом и
обсуждению
с
профессором
не подлежит.
По
окончания семестра
контракт
могут не
продлить
без объяснения
причин. Но
выбора мне
не остается.
Все же я верю,
что однажды
мое рвение,
мои знания и,
наконец, мой
преподавательский
талант будут
оценены, и
мне удастся
занять
полноценную
профессорскую
ставку. 28
Сентября 1993 Имел
серьезный
разговор с
деканом. Он
недоволен
большим
количеством
хороших
оценок в
моей
последней
группе. Но
что я могу
поделать с
тем, что в мои
группы
записывается
большое
количество
талантливых
и заинтересованых
студентов?
Это ведь от
меня не зависит!
И что я могу
поделать, с
другой стороны,
с моим
по-видимому
врожденным
даром преподавателя
и моей
собственной
любовью к
предмету,
который
читаю? Все
эти факторы (особенно
собранные
вместе)
совершенно
не помогают
сложившейся
ситуации.
Даже, пожалуй,
делают ее
хуже. В том
смысле, что
совершенно
невозможно
при
комбинации
всех
означенных
обстоятельств,
умудриться
поставить плохие
отметки в
достаточном
с точки зрения
декана
количестве.
Одно теперь
ясно: разговор
о проценте
плохих
оценок не
был шуткой. Что
же теперь
делать? А
группа
студентов,
записавшихся
на мой
последний
курс, как
назло, подобралась
особенно
сильная и
активная. Назначать
кого-то
жертвами я
отказываюсь.
Придется
как-то
хитрить,
выкручиваться,
но как? В этом
я, увы, - не
специалист. 10 Января
1993 Мои
студенты
заняли
первое
место на
конференции
в Нью-Йорке,
где только
что
завершился
ежегодный
международный
конкурс
докладов
студентов-историков
и
политологов,
довольно
известный в
кругах
молодых
специалистов.
Впервые в
истории
нашего
университета студенты
заняли
первое
место и это -
МОИ студенты!
Ну как,
спрашивается,
я могу после
этого
поставить
им плохие
оценки?! Они
действительно
знают
материал!
Даже при
самых строгих
требованиях
нью-йоркских
«арбитров». Я
очень рад за
ребят! А что
касается
моего
трудоустройства,
то теперь я
наверняка
получу
место, как
только оно
появится. Ну
в самом деле,
не будут же
они
отказывать
профессору,
который так
поднимает
имя и престиж
университета?
Надо только
подождать. 11
Сентября 1993 Говорят,
скоро профессор
С. уйдет на
пенсию.
Наверное на
этот раз
освободившееся
место уж
точно будет
моим. 20
Октября 1993 Все
деньги, те
которые
были в
наличии,
плюс - еще те,
которых не
было (их
одолжил мне
банк) истратил
на конференцию.
Пришлось
заплатить
за регистрацию,
за билет на
самолет и за
гостиницу.
Прочитал
доклад по
моей новой
статье, еще
нигде не
опубликованной.
Осталось
престранное
чувство... Нет,
правда,
очень
странно
делать исследование
и платить
деньги за то
чтобы поделиться
его
результатами.
И ведь я действительно
имею
хорошее имя
в науке, и мнение
мое в
области
истории
войн и
этнических
конфликтов
что-то
значит. 27
Марта 1994 Место
профессора
С. занял д-р М. У
него - врожденный
дефект речи.
Диссертацию
он зaщитил
недавно и
говорят по
какой-то
специальной
программе
для людей
имеющих
дефекты с
координацией
движений. Я
действительно
считаю, что
такое
упорство
достойно
уважения, но
опять не
пойму,
почему сам
факт физической
ущербности
вносит
такую
существенную
лепту в
научную
карьеру?
Бедные студенты...
Как они
будут его
понимать? Я
не слышал
нового
профессора,
но думаю, что
если
основной причиной,
по которой
его наняли,
является его
дефект речи,
то дефект
этот должен
быть существенным
и серьезным. 27
Апреля 1994 Встретил
моего
бывшего
соседа по
лестничной
площадке –
еще с тех
дней, когда
мы только-только
приехали в
Канаду. Он
совершенно
не
изменился,
разве что
потолстел
немного.
Рассказал
презанимательнейшую
историю! По
чьему-то
совету он
стал ходить
в больницу и
жаловаться
на то, что
слышит
голоса и чувствует
странные
звуки и
запахи.
Ходил наш
сосед к
разным
врачам и не
сдавался,
несмотря ни
на какие
завеения в
том, что с ним
все в
порядке. В
конце
концов его
признали
душевнобольным
и «полечив»
немного в
психиатрической
лечебнице
поселили в
отдельную квартиру,
которую ему
теперь
оплачивает
государство
и к тому же
положили
приличную пенсию.
В отличие от
простых
безработных
(об этом
сосед тоже
успел мне
рассказать)
от него не
требуют,
чтобы он
искал себе
работу. Его
пособие
гарантировано
и
сокращению
не подлежит.
Говорит, что
уезжает в
Киев (он родом
оттуда),
чтобы
навестить
родных и
друзей. 19
Июня 1994 Опять
читаю
летний курс.
Несмотря на
все невероятные
и
достаточно
грязные
детали здешней
академической
жизни, о
которых мне
прежде и
подозревать
не приходилось,чувствую
себя
счастливым.
Мне все же
удается
пока
заниматься
тем, что мне так
интересно.
Летние
семестры
люблю меньше
всего.
Слишком
много
информации,
слишком мало
часов.
Похоже, что
вопрос о том,
продлевать-ли
мне
контракт,
уже не стоит.
Мне просто
автоматически
его
продлевают.
Это, наверное,
хороший
знак. 16
Октября 1994 Сменился
декан. Их тут,
оказывается,
выбирают на
несколько
лет. Научные
заслуги,
похоже, не
учитываются. Новый
декан - англичанин
из
Великобритании
–производит
немного
сранное
впечатление.
Первым
нововведением
на нашей
кафедре
после его
назначения
была смена
заставки
экранов
всех
кафедральных
компьютеров.
В качестве
картинки
новый декан
распорядился
поставить
свою
собственную
фотографию!
Хотя, может
он и не
отдавал
распоряжений,
а попросту
сам
поставил ее?
В конце концов,
он
считается
специалистом
по компьютерно-информацинной
безопастности.
Так или
иначе,
теперь с
экранов
всех
мониторов
глядит его
физиономия
со слащавой,
неискренней
улыбкой. С
прежним
деканом у
нового - только
одно
сходство: он,
так же как и
прежний, крив.
Одно плечо
сантиметра
на четыре
ниже другого.
Слышал, что
он - заядлый
игрок в гольф.
Возможно и
кривизна
его
произошла
от злоупотребления
этим
странным
спортом,
отнюдь не
способствующим
сбалансированности
фигуры. Впрочем,
кривизна не
так важна.
Это – так... забавное
совпадение.
В остальном
они не похожи.
Новый декан
достаточно
подтянут,
аккуратен,
но
производит
впечатление
человека желчного
и
неискреннего.
Возможно, я
не щобъективен
к нему. Уж
очень меня
смутила эта
выходка с
собственным
портретом в
качестве
десктопа.
Если-бы мы
жили где-нибудь
в Северной
Корее или
Иране, ну
тогда
понятно.
Тогда -
другое дело.
Там все-таки,
тоталитарные
режимы и
культ вождя.
Но здесь... Мне
кажется, это
даже как-то
неприлично...
На кафедре,
похоже, все
его
побаиваются,
но пикнуть
никто не
решается. 1
Ноября 1994 Новый
декан
вызвал меня
в кабинет и
стал уточнять
где я
защитил
диссертацию.
Рассказал
ему о своих
исследованиях
и сообщил,
что защищался
в
Московском
Государственном
Университете.
Он, почему-то
недобро
посмотрел
на меня,
ухмыльнулся
и сказал: «Иными
словами, Вы –
из школы
(здесь так
называют
университеты)
сомнительного
качества...» Я
оскорбился.
Я имею
достаточно
оснований
уважать мой
университет
и не могу позволить
чтобы
кто-нибудь
так
неуважительно
о нем
отзывался) и
ответил, что
по моим сведениям
МГУ
является
одной из
наиболее
известных и
уважаемых в
мире школ,
добавив к этому,
что,
например, в
США чуть-ли
не половина НАСА[6]
укомплектована
специалистами
из Московского
Университета.
Я также
напомнил ему,
что мои
книги и
статьи,
большая
часть которых
была
написана в
период
учебы и работы
в МГУ,
считаются
более чем
серьезными
и были
опубликованы
в различных
странах мира.
Он, мне
кажется, был
удивлен, и
даже взбешен
моим
ответом.
Посмотрел
на меня,
снова очень
гадко
улыбнулся и,
еще сильнее
опустив и
без того
слишком
низкое
правое
плечо, попрощался
со мной. Не
знаю, что
может
означать
эта
странная встреча.
Но, что бы она
ни означала,
я не секунды
не сожалею о
том, что не
стал
терпеть
оскорблений
в адрес моей alma mater. С ней
связано
слишком
много
теплых и
дорогих мне
воспоминаний,
чтобы я мог
позволить какому-то...
оскорблять
ее. К тому же я
сказал правду:
Московский
Государственный
Университет
всегда (по
крайней
мере до
начала
девяностых)
считался
сильной
школой. 20
Января 1995 Страшнейший
скандал!
Вызывали в
деканат и полтора
часа
отчитывали
за то что я
посмел рассказать
о
радикальных
исламских
группировках,
читая курс
«Вопросы
Международной
Безопастности»!
Оказывается,
я не смел
даже
упоминать о
существовании
таких
группировок!
Да как же читать
такой курс?!
Тем более -
раздел,
посвященный
проблемам
Ближнего
Востока?!
Анализируя
любой
конфликт,
совершенно
недопустимо
показывать
только одну
сторону и
совершенно
умолчать о
существовании
другой. Ведь
это даже
ребенку
понятно! Где
конфликт,
там, по
крайней
мере,- две
стороны, и уж
коли приходится
говорить об
этом
конфликте,
то следует
максимально
объективно
представить
слушателям
все
участвующие
стороны.
Если нельзя
даже
упоминать
об одной из
существующих
и весьма
значащих
сторон
конфликта
из соображений
политической
корректности,
то навеное
следует
вообще
изключать
такой курс
из
программы!
Ведь я даже
не
критиковал никого!
Просто
упомянул об
основных
силах и дал информацию
об их
происхождении
и идеологическом
«фундаменте»
(в том числе и
религиозной
составляющей).
Декан
истерически
покусывал
нижнюю губу и
злобно
щурил
глазки, а с
экрана
монитора на
нас обоих
смотрела
его
улыбающаяся
физиономия.
Какой-то
дурацкий сюрреализм!
Коли
здесь
нельзя
читать
подобные
курсы, то всю
тему,
вероятно,
следует
попросту
запретить!
Но в таком
случае я не
понимаю, чем
пресловутая
«политическая
корректность»
отличается
от
коммунистической
или фашистской
диктатуры? И
еще...
непонятно,
как вообще
возможно
политологическое
образование,
да и любая
академическая
деятельность,
если из
соображений
«политической
корректности»
или еще
каких-либо
соображений
тоталитарного
характера,
нельзя не только
давать
анализ, но
даже
упоминать о
существующих,
реальных
силах
современного
мира? Да какое
вообще
может быть
развитие
гуманитарной
науки в
таких
условиях? Декан,
между тем,
показал мне
письмо,
послужившее
причиной
скандала.
Имя автора
было предусмотрительно
замарано, но,
кажется, я знаю,
кто его написал.
Есть в моей
группе одна
великовозрастная
студентка –
ей около
сорока.
Вообще-то я
не так уж
хорошо
разбираюсь
в возрастных
характеристиках
женщин и,
возможно,
ошибаюсь,
тем более,
что ее
возраст
вообще-то не имеет
к этому делу
никакого
отношения. Она
родом из
Сирии, а в
Канаду
переехала
на постоянное
жительство
вместе со
своим мужем –
муллой из
Египта. Я это
помню из ее
рассказа о
себе в самом
начале
курса, когда
все студенты
представлялись
мне и друг
другу. Я тоже
помню
момент,
когда я,
закончив обзор
террористических
группировок
Европы
(таких, как
ИРА, ЭТА,
УНА-УНСО[7]
и т.д.), перешел
к Ближнему
Востоку. Тут
мне, само
собой
разумеется,
пришлось
упомянуть о таких
группах, как
Хамас,
Хезболла,
Аль-Кайда[8]......
Как только я
назвал
имена
вышеупомянутых
организаций,
эта сирийка
с шумом
встала и, как-то
очень
недобро
взглянув на
меня и улыбнувшись
странной,
натянутой
улыбкой,
вышла вон из
класса. Она
была на
следующем
занятии и
никак больше
не
проявляла
себя. Просто
сидела в
дальнем
углу
аудитории и
молча
слушала,
глядя на
меня
исподлобья.
Из ее письма
мне
запомнилось
следующее:
«...Для кого-то
они –
террористы,
а для кого-то –
герои...» Это
безусловно
является
правдой, и с
подобным
утверждением
трудно не
согласиться.
Больше того,
я именно так
и ставил вопрос,
анализируя
целый ряд
ситуаций,
затронутых
мной в этом
курсе.
Действительно,
если
принять
установку,
выраженную
в письме этой
студентки,
то
необходимо
опять-таки
рассмотреть
разные
точки
зрения,
определить,
кем эти
группы
рассматриваются
как террористические,
а кем - как
героические
и, наконец, постараться
разобраться
в том, почему
так расходятся
взгляды на
сущность их
кровавой
борьбы.
Действительный,
чистый
академический
анализ не
допускает
необъективности,
а
умалчивание
об одной из
сторон
конфликта делает
анализ
совершенно
необъективным,
а значит и не
представляющим
никакой
ценности. Не знаю
точно, что
повлечет за
собой этот
скандал, но,
когда я уже
выходил из
кабинета
декана, он
снова
напомнил
мне о том, что
если на этот
раз я
существенно
не снижу большую
часть
студенческих
оценок, то со
мной будет
серьезный
разговор. Не
думаю, что может
быть
что-либо
серьезнее
сегодняшнего,
хотя... кто
знает... Декан
заявил, что я
должен
понимать
тот простой
факт, что чем
выше отметки
студентов,
тем ниже
уровень всей
школы и
конкретного
преподавателя,
согласно
современному
подходу к
уровню и качеству
обучения в
университетах
канады. Это я
понимать
отказываюсь! 20
Мая 1994 Еще
одно
серьезное
предупреждение
декана о
высоких
оценках.
Почти все
оценки он
потребовал
занизить, а
одну -
поднять. Я
поинтересовался,
какую.
Оказывается,
я должен
повысить
отметку той
самой
студентке
из Сирии,
которая, как
я
предполагаю,
написала на
меня донос. Я пытался
сопротивляться.
Мои оценки не есть
результат
личного
отношения к
студентам.
Они - лишь
отражение
того, как
студенты показали
себя в
течение
семестра, и я
могу документально
доказать
справедливость
каждой из
выставленных
оценок.
«Сирийка», например,
пропустила
более трети
всех занятий,
сдала
только две
из трех
требуемых
работ, да и
уровень
двух
сданных ею
работ
оставляет
желать
лучшего, по
сравнению с
остальной
группой.
Декан,
однако, не
пожелал
даже выслушать
меня и
сообщил, что
я обязан
повысить ей
оценку «из
соображений
сострадания»:
у нее,
оказывается,
- двое
маленьких
детей, один
из которых
во вемя
семестра
болел воспалением
легких. Черт
знает что!
При чем тут
воспаление
легих??!! Если я
повышу ей
отметку, то
как я,
спрашивается,
буду
смотреть в
глаза
другим
студентам,
многие из
которых
тоже имеют
семьи, некоторые
– детей,
другие
работают по
ночам, чтобы
иметь возможность
оплатить
учебу в
университете...
Все они тоже
очень
заняты, но
все же нашли
время
прийти на
лекции,
прочитать
всю требуемую
литературу
(хотя по
требованию
декана мне
пришлось
срезать
количество
обязательных
книг с пяти
до двух) и
написать
серьезные
работы! Черт
знает что... 20
Января 1995 Опять
мои
студенты
заняли
первое
место в Нью-Йорке.
Это –второй
раз в
истории
университета
и второй раз
это - МОИ
студенты!
Молодцы,
ребята! В
Нью-Йорк их
сопровождал
декан (как
семестровый
преподаватель,
я не имею
права на
представление
студентов
на этом
конкурсе).
Почему-то по
возвращении
декан стал
смотреть на
меня еще
злее, и я начинаю
подозревать,
что он
готовит
какую-то не совсем
академическую
гадость.
Хотя, возможно,
это - лишь
плод моего
возбужденого
ума. 30
Марта 1995 В
центре
города
встретил
сегодня
массажастку,
точнее...
хе-хе...
«инженера-химика».
Одним словом,
ту самую
даму,
которая со
мной вместе
получала
вид на
жительство
в этой
«стране мечты»
и так быстро
вышла замуж
за какого-то
банкира. Она
выходила из
подземной
парковки и
явно рада была
увидеть
меня.
Сказала, что
работает в
инвестиционной
группе
банка. Того
самого в котором
служит на
одной из
первых
ролей ее законный
супруг. Дала
мне свою
визитную карточку
с двумя
номерами
телефонов и,
между прочим,
сообщила,
что у нее
теперь -
собственный
кабинет и
секретарша,
которую она
правда
разделяет с
другой
дамой.
Пригласила
заходить
поболтать и,
может быт,
сходить куда-то
вместе на
кофе. Не
теперь...
Денег совсем
нет. После
того, как
отослал
домой своим
и заплатил
за зубного
врача, я
снова в кошмарном
«валютно-финансовом
кризисе». 14
Июля 1995 Открылась
вакансия на
кафедре.
Разумеется,
подал
заявление.
Буду ждать...
Теперь уж наверняка
должны
взять меня.
Мои
студенты
дважды
подряд
занимали
первое
место на
конкурсах
студенческих
проектов.
Группы у
меня
переполнены
– стиуденты записываются
на курсы,
едва только
них объявляют.
Вот, на
последнем
список не
попавших в
группу и
записавшихся
в очередь на
следующий
семестр
перевалил
за
семьдесят
человек. Кроме
того, только
что
приписал к
резюме участие
в местной
конференции
(они здесь
любят все
местное
почему-то,
хотя а
всегда считал,
что
академический
мир должен
быть выше государственных
рубежей, не
говоря уж об
областных
границах) и
прибавил
три новые публикации
к и без того
внушительному
списку
научных
трудов. 12
Сентября 1995 Опять
читаю курс в
качестве
семестрового
преподавателя.
На недавно
открытую
ставки
наняли мужа
какой-то
преподавательницы
с отделения
английской
литературы.
У него нет
диссертации
и нет ни
одной
публикации (!!!),
но он – член семьи
полноправного
профессора,
а в соответствии
со здешними
университетскими
правилами
членам
семей
отдается
абсолютное предпочтение.
Иногда мне
кажется, что
я вижу какой-то
нелепый сон. Еще
плохая
новость: по
непонятной
причине мне
предложено
(лично
деканом,
между прочим)
читать
только один
курс вместо
обычных трех...
Странно. Ко
мне еще с
прошлого
семестра
стоит
очередь
студентов,
не попавших
в переполненнные
группы и
записавшихся
на этот
семестр, а
декан попросту
взял, да и
отменил эти
два курса! Это
уж даже и на
торговца
непохоже.
Что же им, денег
не нужно?
Студенты
ведь платят
звонкой
монетой за
каждый курс.
А ребят
жалко. Еще
досадно, что
теперь
непонятно,
как
выживать
финансово. С
одного
курса я не
смогу даже
оплатить
всех моих
счетов, а
искать другую
работу не
выйдет хотя
бы потому,
что подготовка
даже к
одному-единственному
курсу
требует
довольно
много
времени. 6
Января 1996 Контракт
не продлили.
Зав. кафедрой
в очердной
раз женился,
и его новая супруга
выразила
желание
преподавать
на нашем
(точнее
теперь уже
на «их»)
отделении.
До сих пор
она была
учителем
физкультуры
в школе. Сегодня,
когда я
очищал от
своих вещей
теперь уже
не мой
кабинет и
собирал в
большой
картонный
ящик все
принадлежащие
мне книги,
видеоматериалы
и рукописи,
эта дама
появилась в
дверях и, сообщив
мне, что она
будет
читать
теперь мой
курс,
спросила: «Ну
и о чем,
вообще, этот
курс-то?» Хорошо,
что у меня
нет детей и
они никогда
не станут
студентами
в этом
сумасшедшем
мире... 15
Марта 1996 На
сегодняшний
день
получил
тысячу
семьсот
восемьдесят
пять писем
поддержки
от моих
бывших
студентов, в
которых все
они выражают
свою
благодарность
и говорят о
том, как
глупо, что
меня не
будут
больше
нанимать.
Декан,
оказывается,
под их
давлением
вынужден
был
провести
небольшое
собрание и
публично
подтвердить,
что я не буду
больше
преподавать
в здешнем
университете.
Значительная
часть писем
пришла, между
прочим, от
студентов-
мусульман,
которые
пишут, что
уважают
меня как
учителя и
просят не
забывать,
что я – тот
человек,
который на многое
открыл им
глаза. Приятно...
Приятно
иметь
поддержку
от такого
количества
таких
разных
людей, тем
более, что
никому из
них
абсолютно
ничего от
меня не
нужно.
Приятно
знать это и
очень
больно
после такого
опыта снова
развозить
пиццу. 20
Апреля 1996 Звонила
жена. Она
прилетает
через две
недели
навестить
меня.
Наверняка,
будет
уговаривать
вернуться.
Мне никогда
еще не
доводилось
сдаваться.
Тем более
странно –
сдаваться
после
явного
успеха со
студентами,
пусть никем
и не
оцененного.
Что теперь
делать? Ума
не приложу. Виктория. Январь
2007 |
|
|
